Звука не было, похоже, возможности разведывательного спутника всё-таки были ограничены. Хотя то, что он пробился через наверняка самую совершенную защиту Воронцовых — уже можно назвать чудом. Михаил успел подосадовать, что если сейчас кто-то зайдёт и скажет нечто важное — они ничего не услышат, а по губам никто из друзей читать не умел. Однако, как оказалось, древний создатель системы наблюдения предусмотрел всё. В том числе и то, что по артикуляции губ и движениям связок для получателей данных синтезировалась речь. Системе было плевать, что она не знает языка — компьютеры просто воспроизводили слова через модуляцию звуков, отчего иногда пропадали буквы, получался весьма странный шипящий и какой-то металлический акцент. Однако главное, что разобрать сказанное всё равно было можно.
— А-а-а, заходи, Дима. Как раз про тебя вспоминал.
Дмитрий Воронцов сел как рухнул на свободный стул возле стола и спросил:
— Как ты, отец?
— Х…во, но жить буду. Андрея Кузьмича точно можешь не подозревать. Он-то всё про меня знает, если бы он этим занимался — мы бы с тобой тут не говорили. Петра Филимоновича тоже. Он тогда первый выступил отменять все планы и поддержать Иоанна. И он единственный, кому я после того разговора сказал насчёт тебя. Но раз ты здесь, а не на больничной койке — никто про наш разговор не знает. Как Володя?
— Ты тоже уверен, что свои… Плохо с Володькой. Эти сволочи ведь специально по девчонкам удар наносили. Знали, что Володька их закрывать кинется, а себя — чем осталось. Убью. И за племяшек, и за Володьку — они у меня долго умирать будут. Потому что они не свои больше. Мне Володя знаешь, что успел мне передать? «Глаголи Отъ». Остальное не решился сразу по телефону сказать. А теперь он сам непонятно когда очнётся, всех его людей — в кашу. А звонил-то он как раз с Кемерово, а на кой его, да ещё вместе с дочками потом в Екатеринбург занесло…
Глаза старого Никодима полыхнули чёрной яростью.
— Значит, решились, Иудовы дети. Значит, корона им важнее семьи и Родины. Что, не смекаешь? Чей человечек тебе в тот день про Полигон нашептал? А из-за кого мы тогда на два часа не успели, хотя у нас три дня должно было остаться? И теперь «Глаголи Отъ» как раз из Кемерова. Торопятся они. Ну или думают — корона всё спишет.
— Твари. Семью туркам и британцам продавать? В кровавую кашу сотру.
— Не торопись. Я для всех — умер или при смерти, Володя тоже. Вот и посмотрим, кто первый побежит собирать клановый совет и пихать свою кандидатуру. И на лица посмотрим, когда про тебя узнают. Раз Володя даже имя по телефону не рискнул сказать, но прямо дал понять — это кто-то из наших, измена на уровне кланового совета. Потому слушай мой приказ.
— Да, отец.
— Прямо сейчас едешь к отцу Иосифу. Передаёшь им письмо с моей подписью, что мы тоже закон по убежищам отзываем. И остальное отзываем. Намекнёшь, мол, признаём ошибку и просим поддержать Иоанна. Далее. От имени клана едешь к императору. Я ему дурацкими реформами Константина тридцать лет нервы трепал, было там нужное нам, много было полезного. Сейчас же необходимо похоронить эту дрянь как можно быстрее и надёжнее, чтобы никто и подумать не мог её потом использовать. Поэтому предложи не просто отозвать всё из Канцелярии, а наложить совместное вето императора и Боярской думы. И предупреди насчёт усилить охрану цесаревны Анастасии, как бы не выкрали её сейчас. На то, что Юлия жива, надежды всё меньше, значит, у них остаётся один единственный вариант.
— А ты?
— А я? — Никодим неожиданно по-старчески кхекнул. — А я поеду к Тёмниковым. Лично подтвердить, что не просто принимаю предложение главы их рода, а прибыл со встречным предложением. Как глава Боярской думы хочу поддержать возвращение роду Тёмниковых статуса боярского. Как раз на неделю-полторы там и задержусь в гостях, дело важное, спешки не терпит. Дожил на старости лет, хе-хе, что самое безопасное место в Москве для меня — это дом внука Никитки.