А Маша неожиданно закрыла лицо руками и заревела в голос. Причём с истерическими нотками:
— Значит, это правда. Я же знала про всё, понимаете, я догадывалась. Отец с какой-то встречи на Пасху вернулся. Пьяный. И болтать начал всякое. В том числе и что я скоро чуть ли не княжной стану. Утешить так решил. Я тогда сами помните, на кого заглядывалась, а он на меня смотреть не хотел. И отец говорил, дескать, скоро он сам к тебе приползёт и умолять будет, подожди. Мать на него шикнула, он и умолк. Я же ещё летом всё поняла! И тогда, в августе, когда вы с Анкой коньяк пили — я тоже сразу поняла, до чего вы докопались. Но я любила их, понимаете⁈ Я и сейчас папу с мамой люблю, даже если знаю, что ты прав, Миша. Ты прав! А мне чего делать? Вы мне тоже дороги!
Дальше Маша начала плакать ещё сильнее. Причём всё явно шло к неконтролируемой истерике. Аня посмотрела на сестру и задумчиво сказала:
— Коньяк не вариант. Это если что, Миша, чтобы даже не думал ей наливать. Вот что. Отволочём её в мастерскую, Дейнеку я предупрежу, чтобы он завтра там не показывался. Меня или тебя Машка сейчас не послушает вообще, а вот если позову Полю, её она может и выслушает. Тем более Поля не из болтливых. Ну и госпожу Абель подключу, она в Африке у себя тоже много чего видела и хорошо умеет мозги вправлять. Миша, поможешь довести Машу? Не хочу никого чужого и постороннего сейчас вмешивать, даже если люди надёжные.
За суетой вокруг Маши все забыли про Женю. И не сразу Михаил сообразил, что она единственная не помогает, а… Сестра стояла в стороне от остальных, с каким-то жутким, мёртвым выражением лица. И абсолютной пустотой во взгляде. Заметив, что брат на неё смотрит, Женя глухим, загробным голосом произнесла:
— Миша. Зачем? Ты же сам мне сказал, что мы обязательно должны и будем мстить. И если ты засомневаешься, чтобы я проследила, — дальше лицо девочки перекосила гримаса, она жалобно сказала: — Нет. Это другой Миша был, плохой. А этот хорошо ко мне относится, нельзя. Уйди!
И снова Женино лицо замерло маской. Дальше Михаил действовал как в бою. То золотое чувство штурмовика и опытного бойца, когда в момент смертельной опасности ты успеваешь принять верное решение и действовать раньше, чем сознание готово ухватить мысль. По наитию Михаил вызвал переход в Библиотеку. В этот момент окружающий мир размазывался цветными пятнами в духе импрессионистов. Весь, кроме одного места прямо перед собой, где появлялась дверь в Библиотеку. Очень чёткая, на полированном алюминии и дымчатом непрозрачном стекле можно увидеть каждую щербинку и прожилку. Но сейчас прямо перед дверью стояла Женя. Такая же чёткая… нет, уже немного прозрачная. И непонятное мутное облако рядом, которое протянуло грязные нити и тянуло из девочки цвета. «Тварь! Он же и здесь предусмотрел ещё одну страховку своим планам!» Причём Женя медленно шевелилась, а нити пульсировали и двигались вполне зримо. Михаил прыгнул вперёд, всем своим весом — уже не восемнадцатилетнего парня, а здорового мужика, привычного к работе на гражданке и к бронежилету на войне — буквально обрывая начавшие оплетать Женю нити и заталкивая её в проём двери. Успела мелькнуть по краю сознания мысль, что как бы Женя не испугалась, увидев перед собой чужого человека. Вот если бы постареть не втрое, а самое большее лет на десять, тогда и массы всё равно хватило бы, и объясняться проще… Нити лопнули, в распахнувшуюся дверь Библиотеки сначала забросило Женю, потом кубарем закатился Михаил.
На мгновение показалось, что в глаза сверкнуло чем-то алым, но тут же пропало. Сегодня впервые за окном кабинета Михаила встретило не открытое море или какой-то залив. Насколько из памяти не выветрился университетский курс геологии, Библиотека смотрела на остров родом откуда-то из Тихого океана, очень типичная для тех мест картина. Когда-то со дня моря поднялся конус вулкана, давным-давно в незапамятные времена потухшего. Одну сторону кратера постепенно размыло морем, и она рухнула, образовав проход в кольце. Потому-то вода в бухте разного цвета, это лучше всего заметно именно в тропический полдень, пылающий по ту сторону стекла — у неглубокого побережья лагуна голубая, в бездонном центре синяя до черноты. Родившись столетия назад чёрной обсидиановой, базальтовой и пемзовой пустыней, понемногу скалы обросли зелёной пеной растительности. Каждая щербинка, каждая расщелина в выветрившейся лаве высоких стен давали приют деревьям и ползучим, взбирающимся вверх лианам. Сквозь вентиляционные щели стеклопакетов окна тянуло тёплым и влажным воздухом, напоенным пряными, сладковатыми и терпкими тропическими ароматами.