Михаил, было, испугался, что они до ночи не успеют пройти гористый участок — пусть даже втроём какое-то время смогут плыть и в темноте. Но понемногу гранитная стена берега перестала быть такой же неприступной, как раньше. Уступы и распады, заросшие кустарником и молодыми деревцами, теперь всё чаще указывали места, где можно взобраться наверх. Известняки же теряли в размерах буквально на глазах, так что когда небо на востоке принялось синеть и робко раскрашивать горизонт в закатные цвета, напротив уже невысоких гранитных скал простиралась лесная равнина. А ещё река стала заметно шире, но всё чаще начали попадаться острова. Если поначалу просто торчащие из воды скалы, то потом уже небольшие куски земли с кустарниками, сейчас же прямо по курсу вообще была цепь полноценных островов, заросших лесом.
— К берегу, — скомандовал Михаил. — Алиса, видишь, вон там, у высокой пихты, ровная полянка и рядом пляж? Мы выгребаем, а ты правь туда.
— Может быть, ещё немного? — рискнула переспросить Алиса. — Хорошо идём.
— Темнеет скоро, как бы в сумерках на скалу не напороться.
— Я почую. И ты тоже.
— Всё равно не будем рисковать. А тут и для лагеря место удобное.
— Уговорил, — поддержала его Оля. — И в самом деле удачное.
Будь ночь покороче, они бы, скорее всего, заночевали на острове. Это безопаснее. Но учитывая полтора суток темноты — и холодно, и дров не напасёшься, а деревья там наверняка сырые, сухостоя мало. Зато на берегу буквально в полукилометре от пляжа-причала имелся очередной удобный выступ берега полуостровом. То ли особенность рельефа, то ли специально устроено создателями Полигона для игроков. Сложить на конце дрова, отгородиться на перешейке от остального леса костром — и отдыхай в безопасности.
Ещё не стемнело как следует, но уже дрожали в сумраке цветистые краски заката. Вечер разрисовывал гранитные утёсы противоположного берега в нежные розово-фиолетовые цвета. И в такой же фиолетовой дымке готовилось нырнуть под воду оранжево-золотое солнце, чертя по воде ослепительный стеклянно-золотой столп, который ударялся в лесистый берег, чтобы растечься червонным и медовым золотом по жёлто-багряной листве. Михаил, как раз притащивший очередное бревно, ненадолго замер, приворожённый красивым и таким умиротворяющим зрелищем. Есть всё-таки что-то прекрасное в их ускоренном времени и замедленном закате. Обычно не получается вот так не торопясь и внимательно рассмотреть каждую мелочь нарисованной природой вечерней картины.
В этот момент подошла Оля и сказала:
— Миша, может, я сама себя накручиваю и на пустом месте страхи нагоняю…
Красота заката мгновенно была отброшена и забыта.
— Что случилось?
— Знаешь, у нас… У Рюриковичей… Очень разные и нестандартные таланты родовые. Про них не говорят посторонним. Понимаешь, у императора очень часто есть предчувствие беды. Не вообще, а лично для себя. Папа — ещё император, но он болеет. Может быть, часть его дара ко мне ушла? Как к наследнице? Или я себе выдумываю?
Михаил обнял девушку и сказал:
— Оля, как говорил мне человек, который учил меня ходить по тайге: лучше будь пять минут трусом, чем всю жизнь покойником. Поэтому сейчас не торопясь и очень внимательно расскажи мне, что ты ощущаешь. Каждую мелочь. И мы вместе решим.
— Да тут и рассказывать особо не о чем. Просто когда мама погибла, весь предыдущий день,– она сглотнула, — папу мучило нехорошее предчувствие. Он до сих пор себя ругает, что, когда они услышали, мол, Ромке лучше стало — сразу в больницу поехали. А послушайся он предчувствия и задержись на день, из службы охраны, может, и успели бы найти ловушку. И мама осталась жива, и Ромка. И Артём Равилевич. Вот и у меня сейчас такое нехорошее чувство, как будто кто-то следил за нами. И ночью нападёт. Но кто и как мог следить? Мы же по реке быстро плыли.
— Знаешь, я вокруг столько всего за последние дни видел, что в любую чертовщину поверю. Так что лучше перестрахуемся.
В этот момент подошла Алиса и весело поинтересовалась:
— Чего обсуждаем с таким видом, как будто дохлую кошку заставляют есть?
И осеклась, так как Михаил бросил вокруг них щит от подслушивания. Причём сложный, который засечь снаружи практически нереально.