Чечек молча уселась на лавке.
— Ты что невеселая, или устала? — спросила Евдокия Ивановна.
Она щелкнула выключателем, и мягкий свет озарил ее розовое улыбчивое лицо и светло-русые колечки волос, вьющихся около ушей.
— Я не устала, я же не устала! — ответила Чечек. — И Кенскин думает, что я устала! И еще думает, что я злюсь. А конечно, злюсь, когда обманывают! — У Чечек задрожал голос, и она сердито насупилась.
— Э, вот как? Обманывают? — удивилась Евдокия Ивановна. — А кто же это обманывает тебя, Чечек?
— Все, все! И Анатолий Яковлич и Кенскин!
— И Константин? Ну подожди, мы ему сейчас зададим жару, пускай только придет!
— А я уже пришел, — отозвался Костя из кухни. Он вошел в горницу и чуть-чуть удивленно посмотрел на Чечек. — А за что же это мне жару, однако?
— За что! — крикнула Чечек. — А за то, чтобы не обманывал!
— Чтобы не обманывал?..
— Ну да! А как будто не знает! Притворяются все! Сказали — яблоньки будем сажать, а сами…
Чечек вдруг громко заплакала, облокотившись на стол и закрыв лицо ладонями. Костя поглядел на Чечек, поглядел на мать — и снова на Чечек:
— Ну, что же? Сказали — будем сажать яблоньки, так и посадили!..
— А, посадили! А какие же это яблоньки? Ты думаешь, я не знаю, какие яблоньки бывают. Яблоньки все в белых цветах и в розовых — все в цветах. Я же думала: полная машина белых цветов, а это какие-то прутики. На них даже листьев и то нету! Думаешь, если я из тайги приехала, то и не знаю ничего? А я вот знаю!
Костя усмехнулся:
— Вот так, покричи еще. А я пока пойду руки вымою. — И он пошел в сени к рукомойнику.
Мать засмеялась.
— Ох, Чечек! — сказала она со смехом. — Ох, бедняжка! Да кто же тебе сказал, что яблоньки сразу цветут?
— Все говорили! И девочки наши говорили, что у яблонек розовые и белые цветы. Да я и на картинке видела… А они — вон какие!
— Да у этих тоже будут цветы — не сразу же! Ведь эти прутики еще не яблоньки, они еще яблоневые детки!
Чечек посмотрела на нее мокрыми черными глазами:
— А тогда почем они знают, что это яблоньки? А может, это осины какие-нибудь?
— Так ведь их же у Лисавенко из яблочного зернышка выращивали. А из яблочного зернышка осина вырастет разве?
Евдокия Ивановна рассмеялась, Чечек улыбнулась тоже. А когда Костя, умывшись, вошел в горницу, она соскочила с лавки ему навстречу.
— Кенскин, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, — ты скажи — только говори правду! — ты мне скажи: а наши яблоньки все-таки будут цвести белыми цветами? Ну когда-нибудь будут?
— Конечно, будут, — ответил Костя. — А как же? Придет время — и зацветут. Ты этот первый цвет увидишь.
— А ты?
— А я — нет. Меня уже в нашей школе не будет тогда… — И, слегка отстранив Чечек рукой, Костя сказал: — Мама, а что это отец не идет? Ужинать бы…
— Сейчас соберу… — сказала мать. — Садись, Чечек!
Чечек, усевшись за стол, задумчиво глядела на Костю: на будущий год его уже не будет здесь!.. А Костя, подвигая к ней поближе хлеб и масло, сказал:
— Ну что, накричалась? Все выложила? Эх ты, бурундук. Как чуть что, так уж и плакать. А еще тоже — в пионеры собралась!
— А я и не плачу! — досадуя на прорвавшиеся слезы, ответила Чечек. — Я са-авсем и не плакала, это просто слезы выскочили. Буду я плакать, вот еще!
Вскоре пришел отец. Стали ужинать. После ужина Костя долго рассказывал о том, что он увидел в Татанаковском логу: о яблонях, стоящих бессчетными рядами, о склонах, заросших смородиной, о ягодных плантациях… И особенно подробно рассказал он о яблоньке, которую видел в теплой ложбине, о том, какая красивая и нарядная она стояла — вся белая и вся розовая…
Отец внимательно слушал Костю и тихо повторял:
— Да. Видно, время меняется. Время меняется…
В это утро Чечек приснился сон. Ей снилось, что она у бабушки Тарынчак в аиле, что она сидит у костра на мягкой шкуре дикого козла, а вверху, над головой, в дымовом отверстии аила, светится голубое небо и празднично, по-весеннему чирикают и щебечут какие-то веселые птицы.
— Вот и весна пришла! — по-алтайски сказала Чечек, улыбаясь во сне. — Бабушка, ты слышишь птиц?..
С этими словами Чечек открыла глаза. Мая Вилисова, которая спала на соседней постели, приподняла с подушки голову. Солнце, прорвавшись сквозь голубые занавески, пронизало теплым сиянием ее светлые спутанные волосы, похожие на пушистый ковыль. Мая засмеялась: