— Нет, ребята, все-таки лучше нашей стороны, наверно, нет на свете!..
Костер медленно догорал. Шорохи и шелесты бродили в тихой долине. Дрема начинала туманить глаза… Федя Шумилин сладко зевнул:
— Пойдемте спать, ребята!
Костя, наработавшись за день, с наслаждением растянулся на свежем сене. Ребята еще попробовали разговаривать, но умолкали один за другим — сон прерывал их на полуслове. Крепкие запахи таежных трав забирались в открытую дверь хижины, где-то недалеко фыркали лошади, и огромная, нерушимая тишина стояла над горами…
Под утро Косте приснился сон: будто вошел в хижину странный седой старик и начал дуть Косте в лицо. Костя отворачивался, а старик смеялся и опять дул на него и трогал его за уши холодными руками.
«Уходи, уходи! — ежился Костя. — Я знаю, кто ты: ты Хиус!..»
«Да, я Хиус, Хиус, Хиус!» — завыл старик, и Косте показалось, что снег сыплется с его белой бороды и летит по всей хижине…
Костя поежился и проснулся. Еще не открывая глаз, он почувствовал, что озяб.
«Вот еще — на дворе июнь месяц, а я мерзну хуже старого!» — подумал он.
И вдруг сердце его заныло, словно почуяв недоброе: «Хиус, Хиус…»
Костя откинул тужурку, которой прикрылся на ночь, и вскочил.
Ясный рассвет сиял над тайгой. А ведь склон, вся трава и деревья были подернуты белым инеем. Злой Хиус не снился Косте, нет, он носился здесь и леденил долину своим дыханием.
— Сад! — криком вырвалось у Кости. — Яблоньки!
— Ты что? — спросил Манжин, приподняв взлохмаченную голову. — Что там?
— Встань, погляди! — ответил Костя.
Манжин вскочил.
— О-о! — протянул он. — Вот так ударило!
Костя торопливо натягивал тужурку. Манжин удивленно смотрел на него:
— Ты куда?
— Домой, в школу.
— Думаешь… сад?
— А кто знает…
— Там пониже. Туда не дойдет!
— Э, не дойдет! Как знать — может, и дойдет!
Манжин тоже принялся одеваться:
— А ребят будить?
— Давай побудим.
Ваня Петухов, как только услышал, что в долине мороз, вскочил не раздумывая. Но остальных ребят трудно было добудиться. Шумилин все повторял, что он на охоту не пойдет, что у него еще лыжи не готовы. Андрей Колосков пробурчал, что нельзя уходить, пока изгородь не достроена. А другие говорили, плотнее закутываясь:
— Это только здесь, наверху, мороз, а внизу мороза нет. Зря проходим… — и снова засыпали.
Костя, Манжин и Ваня Петухов одни ушли из заимки. Тревога гнала их по хрустящей дороге, и сердце сжималось от страха и жалости: «Неужели и листва на деревьях померзнет? Неужели и по хлебам ударило?..»
Тринадцать километров от заимки до школы пробежали часа за два. Спускаясь все ниже и ниже, к берегам Катуни, ребята с надеждой поглядывали по сторонам: может, вот за той горой уже все по-другому — ни мороза, ни инея? Может, если пройти ту долину, там уже спокойно зеленеет трава и цветы раскрываются, пробужденные солнцем.
Но километр за километром пробегали они по узким долинам, через некрутые горы и перевалы — и везде видели следы ночного мороза. Вот почернели и поникли нежные ветлы у ручья, вот еще лежит под лиственницами, под выступом скалы серебряный клочок инея, вот этот иней каплет холодными каплями с густых веток сосны…
На сердце становилось все тяжелее. Утром, выходя с заимки, Костя надеялся, что ребята правы, что мороз ударил только здесь, наверху, но теперь надежды становилось все меньше и меньше.
— Да нет, не может быть! — бормотал Ваня Петухов. — Кандыков, ты что думаешь?
— Я тоже думаю, что не может быть!..
А Манжин молчал. Он от своих — отца и деда — знал, что в Горном Алтае может быть всё: и среди зимы можно остаться без снега, и в летние дни может выпасть снег…
Спустившись к Гремучему — оттуда были видны и деревня и школа, — ребята приумолкли. Больше сомневаться было нельзя: беда их не миновала. Видно было, как в колхозных огородах толпился народ, слышались тревожные голоса. Густой защитный дым от горящего навоза висел над долиной.
— Картошка померзла! — догадался Петухов. — Ребята, я сейчас… Я только домой сбегаю, посмотрю, как там у нас.
Костя молча кивнул — он бежал в школьный сад. Манжин следовал за ним. Над садом тоже тянулись белые волокна дыма. Слабая надежда как искорка тлела у Кости в душе: а может, уберегли, отстояли?..
В саду двигался народ — школьники, учителя. Вот Марфа Петровна стоит, нагнувшись над яблонькой. Вот прошел Анатолий Яковлевич… В углу сада ребятишки из пятого старательно разворачивают горящую кучу старой соломы, чтобы гуще клубился дым. Много народу ходило и суетилось в саду, но ни веселых криков, ни смеха, ни возгласов… Это молчание красноречивее всего говорило о том, что в саду беда.