— Крис?..— послышался тихий голос.— Ты здесь, Крис? Как темно!
— Ничего,— сказал я.— Не бойся. Иди ко мне.
КОНФЕРЕНЦИЯ
Я лежал на спине, голова Хэри покоилась на моем плече, я был не в состоянии ни о чем думать. Темнота в комнате оживала: я слышал шаги; стены исчезли; надо мной что-то громоздилось, все выше и выше, до бесконечности; меня что-то пронизывало насквозь, обнимало, не прикасаясь; темнота, прозрачная, непереносимая, душила меня. Где-то очень далеко билось мое сердце. Я сосредоточил все свое внимание, собрал последние силы, ожидая агонии. Она не наступала. Я только все уменьшался, а невидимое небо, невидимый горизонт — все пространство, лишенное форм, туч, звезд, отступая и увеличиваясь, втягивало меня в свой центр. Я пытался зарыться в постель, но подо мной ничего не было. Мрак больше ни от чего не спасал. Стиснув руки, я закрыл ими лицо, но и лица у меня уже не было. Пальцы прошли насквозь, хотелось закричать, завыть...
Серо-голубая комната. Вещи, полки, углы — все матовое, все обозначено только контурами, лишено собственных красок. В иллюминаторе — ярчайшая, перламутровая белизна, безмолвие. Я обливался потом. Покосившись на Хэри, я увидел: она смотрит на меня.
— У тебя не затекло плечо?
— Что?
Хэри подняла голову. У нее были глаза такого же цвета, как и комната,— серые, лучезарные, под черными ресницами. Я почувствовал тепло ее шепота раньше, чем понял ее слова.
— Нет. Ах да, затекло.
Я положил руку на ее плечо и вздрогнул от прикосновения. Потом я привлек ее к себе.
— Тебе снилось что-то страшное?
— Снилось? Да, снилось. А ты не спала?
— Не знаю. Кажется, не спала. Мне не хочется спать. А ты спи. Почему ты так смотришь?
Закрыв глаза, я чувствовал, как равномерно, спокойно бьется ее сердце там, где гулко стучит мое. Бутафория, подумал я. Но меня больше ничто не удивляло, ничто, даже мое равнодушие. Страх и отчаяние миновали, я ушел от них далеко — так далеко, как никто на свете. Я прикоснулся губами к ее шее, потом ниже, к маленькой, гладкой, как стенки раковины, впадинке. И здесь тоже бился пульс.
Я приподнялся на локте. Мягкий рассвет сменился резким голубым заревом, весь горизонт пылал. Первый луч стрелой прошел через комнату, все заблестело, луч радугой преломился в зеркале, на ручках, на никелевых трубках; казалось, что на своем пути свет ударяет в каждую плоскость, желая освободиться, разнести тесное помещение. Смотреть было больно. Я отвернулся. Зрачки у Хэри сузились. Она подняла на меня глаза.
— Это день наступает? — глухо спросила Хэри.
Все было не то во сне, не то наяву.
— Здесь всегда так, дорогая.
— А мы?
— Ты о чем?
— Мы здесь долго пробудем?
Мне стало смешно. Но неясный звук, вырвавшийся из моей груди, был мало похож на смех.
— Я думаю, довольно долго. Тебе не хочется?
Она, не мигая, внимательно глядела на меня. Моргает ли она вообще? Я не знал. Хэри потянула одеяло, и на ее руке зарозовело маленькое треугольное пятнышко.
— Почему ты так смотришь?
— Ты красивая.
Хэри улыбнулась — из вежливости, в ответ на мой комплимент.
— Правда? А ты смотришь так, словно... словно...
— Что?
— Словно ищешь чего-то.
— Ну что ты говоришь!
— Нет, не ищешь, а думаешь, будто со мной что-то произошло или я тебе чего-то не сказала.
— Что ты, Хэри!
— Раз ты отпираешься, значит, так и есть. Как хочешь!
За пылавшими стеклами рождался мертвящий голубой
зной. Заслоняя рукой глаза, я поискал очки. Они лежали на столе. Встав на колени, я надел очки и увидел в зеркале отражение Хэри. Она ждала. Когда я снова сел рядом, Хэри улыбнулась.
— А мне?
Я не сразу понял.
— Очки?
Встав, я начал шарить в ящиках, на столике у окна. Я нашел две пары очков, обе были слишком велики, подал их Хэри. Она надела одни, потом другие. Очки съезжали ей на нос.
С протяжным скрежетом поползли заслонки, закрывая иллюминаторы. Через минуту на Станции, которая, как черепаха, спряталась в свой панцирь, наступила ночь. На ощупь я снял с Хэри очки и вместе со своими положил под койку.
— Что мы будем делать? — спросила Хэри.
— То, что делают ночью,— спать.
— Крис!
— Что?
— Может, сделать тебе новый компресс?
— Нет, не надо. Не надо... любимая.
Говоря, я сам не понимал, притворяюсь я или нет. В темноте я обнял ее хрупкие плечи и, чувствуя их дрожь, внезапно поверил, что это Хэри. Впрочем, не знаю. Мне вдруг показалось — обманываю я, а не она. Хэри такая, какая есть.