Земля! Земля!*
Монолог из неоконченной драмы[9]
Родриго, ты – дурак,
Да и хвастун к тому же.
Ну, не сердися, друже.
А дело было так,
Как нам казалося тогда: не надо хуже.
Ребята, что же вы, как будто ныне пост?
Эй, Педро, крикни там, чтоб музыка играла.
Вина! Вина! И первый тост –
За адмирала!
В широкой шляпе и в плаще
Он, как литой, стоял, пронзая даль очами:
Днем – берегов искал и ждал огней – ночами.
Искал и ждал… Вотще!
Как чайки белые, неслись три каравеллы,
На них томились мы, – матросы-удальцы,
Ватага буйная, тюремные жильцы
Ее величества, добрейшей Изабеллы.
Томились мы не день, не два, не три…
Ни признака земли не видя три недели,
Мы все глаза уж проглядели.
Пустыня водная, куда ни посмотри!
Родриго!.. Не ведет и ухом.
Во лжи упорствовать ты будешь до седин.
Все, все, отважные, тогда мы пали духом,
Не ты один!
Зато крикливее нас всех ты был, Родриго:
«Пускай на родине нас ждет любое иго, –
Все лучше, чем самим спешить до срока в ад.
Товарищи, Колумб нас, глупых, всех морочит, –
Погибель верную себе и нам он прочит.
Пора, товарищи, нам курс держать назад!»
Но, как литой, стоял, не отходя от румба,
Вонзая очи в даль, великий адмирал.
Ребята, выпьем за Колумба!
Он правду говорил. А ты, Родриго, врал.
И, ободряя нас умышленным обманом,
Пространствам пройденным урезывая счет,
Он нас уверенно вел к заповедным странам.
Кто смеет у него оспаривать почет?
Мы, духом падая, роптали, –
И – в этом совесть чья чиста? –
Родриго, и мои уста
Колумбу злобные проклятия шептали.
Меж тем всё шли да шли томительные дни,
Мы бредили землей и страх свой унимали:
То ночью видели какие-то огни,
То утром облака за землю принимали.
Разочарованным, снедаемым тоской,
Какою был для нас отрадою великой
Нежданный вид среди безбрежности морской,
Вид ветки с ягодою дикой!
Какое шумное мы подняли вытье,
Какое всех тогда объяло нас веселье,
Когда мы на волнах увидели копье,
Рук человеческих изделье!
Как стало нам тогда легко!
И хоть порой еще нас и брало сомненье,
Колумб нас ободрял: «Друзья мои, терпенье!
Предвестья – налицо. Земля недалеко!»
Ту ночь ты помнишь ли, Франциско?
И как ее забыть? Она у нас одна.
Над синей гладью низко-низко
Стояла красная луна.
Шла «Пинта» впереди. «Санта-Мария» с «Ниной»
За нею рядом. Всех попутный ветер гнал.
Вдруг – пушка рявкнула над водною равниной.
Родриго, это ты нам с «Пинты» дал сигнал.
Все, затаивши дух, впилися в даль глазами.
И с корабля до корабля
Кричали всеми голосами!
«Земля!..» – «Земля!!.»
Пьяня себя чужой и неразумной лестью,
Родриго хвалится теперь завидной честью:
Он берег увидал и первый подал знак.
Родриго, ты – дурак!
Ты ль споришь первенством с великим Христофором?
Слепым щенком лежал в корзине ты, скуля,
Когда уж пред его духовным, ясным взором
Цвела заветная земля!
Мать у тебя еще под носом вытирала
И замывала твой торчавший сзади хвост,
Когда для нашего седого адмирала
О новых берегах попутный пел норд-ост!
Эй, крикни музыке, чтоб веселей играла!
Подбавь еще вина! Друзья, поднимем тост
За адмирала!!
Французская булка*
С колчаковского аэроплана в красноармейские окопы была сброшена обернутая в прокламации французская булка.
Отец служил у «дорогих господ»
(Свои харчи и восемь красных в год),
А я, малец, был удостоен чести:
С сопливым барчуком играл нередко вместе;
Барчук в колясочке мне кнутиком грозил,
А я… возил.
Не помню: то ль «игра» мне эта надоела,
То ль просто мною дурь мужичья овладела,
Но… «конь» забастовал и, бросивши игру,
К отцу забился в конуру.
Барчук, упорствуя, стучал ко мне в окошко:
«Ну, повози меня, Демьян, еще немножко!»
И соблазнял меня,
Забастовавшего коня,
Ревевшего в каморке гулкой…
Французской булкой!
* * *
Когда я услыхал о «булке Колчака»,
Я вспомнил барчука.
Ну что ж? Польстясь на ласку,
Впряжемся, что ль, опять в господскую коляску?!
«Дай, барин, булку. А потом…
Хоть застегай нас всех кнутом!»
вернуться
9
Открытие Нового Света Христофором Колумбом (12 октября 1492 г.) сопровождалось большими трудностями и даже бунтом отчаявшихся в успехе матросов. Однако после один матрос оспаривал лавры Колумба, утверждая, что землю первый увидел он, а не Колумб.