* * *
У мужика у одного
С зарубки память соскочила.
Емелька в оны дни, известно, как он жил:
«Живем – о землю рожей!» –
Работал день и ночь, и день и ночь тужил,
В избе нетопленой прикрывшися рогожей;
Худой, оборванный, босой,
Кряхтел над тощей полосой
И, встав порой у раздорожья,
Где был в помещичью усадьбу поворот,
Шептал озлобленно: «Ограбили народ!
Всю землю отняли! А ведь земля-то божья!»
Что ж приключилося с Емелькою, когда
От бар не стало и следа?
Дорваться стоило Емельке до земельки,
Отшибло память у Емельки.
С ним деликатничай, его не раздражай;
Собравши новый урожай,
С деньгой кубышечку храня у изголовья,
Емелька позабыл все прежние присловья.
Он прежде был добряк. Теперь он не таков.
Теперь он кулаку иному не уступит:
Он хлеб продаст тому, кто купит.
Спокойно с городских рабочих, с бедняков,
За фунт муки три шкуры слупит.
На власть Советскую беда как он сердит.
«Учитывают хлеб, – угрюмо он твердит, –
На кой же ляд тогда, выходит, сеял рожь я?
С учета этого убыток мне прямой!»
«Емелька, а земля?..»
«Земля, конешно… божья,
А хлебец – мой!»
* * *
Емелька, мазан я с тобой одним елеем
И говорю с тобой, как с братом иль отцом.
Не будь, Емеля, подлецом,
А наипаче – дуралеем!
Голодные, мы сил последних не жалеем,
Но до конца борьбы еще не довели.
Коль мы по милости твоей переколеем,
Ты околеешь – без земли.
Советские враги – не о тебе радеют.
И если баре вновь землею овладеют,
То – заруби себе ты это на носу! –
Так возмещать начнут они свои убытки,
Что, вынося от них неслыханные пытки,
Ты, весь обобранный до нитки
И прячась где-нибудь в овраге иль в лесу,
Начнешь завидовать ты собственному псу!
Полковник «Кулак-Кулакович»*
Я – единственный начальник русских войск Гдовского, Псковского и Лужского районов. Я – законный представитель народной власти.
Ослушников расстреливаю!
То грозит нам не старый Илья-богатырь
И не славный Алеша Попович,
То дворянский ублюдок, голодный упырь,
Пан-полковник Кулак-Кулакович.
Не надеясь на силу своих кулаков,
Он не брезгает подлым обманом
И сзывает, сзывает в свой стан дураков,
Величая себя атаманом.
Эй, Кулак-Кулакович, лихой атаман,
Далеко те до Разина Стеньки:
Выворачивал Стенька боярам карман,
Но ни сжег ни одной деревеньки.
Стенька шел впереди своих вольных людей
В кумаче, а не в царском уборе,
И таких «атаманов», как ты, лиходей,
Стенька вешал на первом заборе.
И тебе, Кулаку-Кулаковичу, тож
Не уйти от народной расправы, –
Скоро в спину получишь ты пулю иль нож
От своей же от белой оравы.
Потому что настанет такая пора:
Все Епишки поймут и Микешки,
До чего довести может эта игра,
Где они – только жалкие пешки;
Что какая-то сволочь пройдет в короли,
Офицеры получат поместья,
А для пешек достанется – холмик земли
Да позор векового бесчестья!
Сударь-барин
Песня (фронтовая)
Член особого совещания при Деникине, Колокольцев, заявил, что крестьяне должны будут 1/3 урожая и 1/2 сена отдать прежним владельцам – помещикам и арендаторам.
Красным – «барин – злой татарин»,
Белым – мил припев другой:
«Уж ты сударь, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!»
Уж ты сударь, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
В белой гвардии солдаты,
Одно слово, молодцы, –
Про мужицкие заплаты
Позабыли, подлецы!
Уж ты сударь, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
Как росли под плеткой барской
На спине у нас рубцы,
Как жилось под властью царской, –
Все забыли, стервецы!
Уж ты барин, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
Позабыли, – ум отшибло! –
Сколько мы вскормили вшей,
Сколько в войнах люда гибло
Ради барских барышей.
Уж ты добрый, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
В белой гвардии ребята –
Закаленные сердца:
Разопнут родного брата,
На штыки возьмут отца!
Будь доволен, сударь-барин,
Сударь-барин дорогой!
Дураков везде довольно,
Ими улицы мости.
Лезут в петлю добровольно:
Барин вновь у них в чести.
Распрекрасный ты наш барин,
Сударь-барин дорогой!
«Были босы, будем босы:
Без сапог – ногам не преть.
Вот те, барин, сенокосы,
Вот те, барин, хлеба треть!
Поправляйся, сударь-барин,
Благодетель дорогой!»
«Дай по трешнице на рыло
Холуям твоим на чай
И добро, какое было,
Все обратно получай!
Получай, голубчик барин,
Поправляйся, дорогой!»
Братцы! Силы мы утроим
И господским холуям –
Всем деникинским героям –
Накладем мы по шеям!
Холуям и добрым барам
Накладем мы по шеям!
Не теряйте, товарищи, веры высокой!*
Вот что, товарищи, досадно:
С красной Венгрией что-то неладно.
Хоть и врут на три четверти радиограммы,
Но, видно, в Будапеште не обошлося без драмы,
Пахнет гнуснейшим предательством
(Социал-соглашательством!).
Польстясь на посулы Антанты,
Соглашательские франты
Пытаются во главе республики
Поставить отбор из чистейшей публики,
То-бишь, пустивши в оборот «демократию»,
Разводить с Антантой «дипломатию»
(Танцевать по чужому приказу).
Антанта прижала их сразу:
«Неча играть нам в прятки,
Снимайте штаны, ребятки!»
А те готовы со страху
Снять и рубаху.
Простая штука,
И впредь дуракам наука,
Умный всегда в одиночестве.
Нет, не ошибусь я в пророчестве.
Как нам будет ни трудно держаться,
На судьбу все ж нам грех обижаться.
С надрыву расейский народ киловат,
Но – жиловат.
Мы Антантам всем на зло продержимся,
На колени (к чертям!) ни пред кем не повержемся.
Выпал жребий нам тяжкий, но славный,
«Класс рабочий всемирный» – союзник наш гласный.
Кто не верит в него, тому не во что верить,
Тому все наши подвиги надо похерить,
Растянувшись в гробу, ручки-ножки сложить.
Для чего больше жить?