1921
«Завод: ухвата челюсти, громадные, тяжелые…»*
Завод: ухвата челюсти, громадные, тяжелые,
Проносят медь, железо, олово.
Огня – ночного властелина – вой.
Клещи до пламени малиновые.
В котлах чугунный кипяток
Слюной кровавою клокочет.
Он дерево нечаянно зажег –
Оно шипит и вспыхнуть хочет!
Ухват руду хватает мнями
И мчится, увлекаемый ремнями.
И неуклюжей сельской панн<ой>,
Громадной тушей великана
Руда уселась с края чана,
Чугун глотая из стакана.
Где печка с сумраком боролась,
Я слышал голос – ржаной, как колос:
«Ты не куй меня, мати,
К каменной палате.
Ты прикуй меня, мати,
К девичьей кровати».
Он пел по-сельскому у горна,
Где всё – рубаха даже – черно.
Зловещий молот пел набат,
Рука снует вперед-назад!
Всегда горбата, в черной гриве,
Плеснув огнем, чтоб быть красивей.
1921
«В этот день, когда вянет осеннее…»*
В этот день, когда вянет осеннее,
Хороша и смуглей воскресенья,
Возникала из моря свобода,
Из груды черных мяс,
Из закипевших в море членов,
Мохнатых гор зачатия и рода.
Она стоит, русалки стан
Согнув и выжимая волосы,
И в ночь, когда небес бугай,
Громадно-черный и багровый
И от покрывал божеств нагой,
Вдруг сделался волом.
Внизу завод, шумлив и смугол,
В глазу жил алый попугай,
Своих горбов вздымая угол
Старинный бык пустынных гроз,
Чья молния забыла прорицанья,
Венки храмовных лоз
И песен восклицанья.
Сразу у моря смолкли жрицы,
Вопль умер вод девицы.
1921
«Кольца, незурные кольца…»*
Кольца, незурные кольца
Падали в слух шумомольца.
Бога небесного надо ли?
Кольца кружились и падали.
1921
«Ночной тишак…»*
Ночной тишак,
Спасибодей ночного ока,
Венцуемый шляпы крылом,
Аюдоятное небо далеко,
Взвился роковой боголом.
Этою смертью ныне
Хром людоятия храм.
И буква Тэ
Ложилась прямым косяком
На черноте
Смерца босиком.
Страх – глубокая ночь.
Смерть – красивые тучи.
Ибом слезы не выпьешь,
Этим долоем звезду не стереть.
Пловец нетыни,
Нагнивец речной темноты,
Увийцею вечер запел.
Ибоумные носятся вздохи.
Тело унийцы жертвеет.