2
Клянусь «соседу гнев отдам!».
Дубиной русскою шумя, о, шорохи ночных ветвей!
Что умер соловей с пробитой головой.
Ты тянешь кислород ночей
Могучим неводом и споришь с высью.
Как звонка дубинушка тысячи листьев!
И месяц виноват:
В ячеях невода
Ночная синева сверкает рыбы чешуей
Тяжелым серебром.
И каждое утро шумит в лесу Ницше.
И каждое утро ты, солнечный нищий,
Снимая с очей очки, идешь за копеечкой.
Звезды, даже вон те,
Говорили всю ночь о белокуром скоте.
Есть драка и драка.
И право кулака
Лесного галаха.
И, звездный птицелов,
Наводишь черный лук рукой пещерных дикарей
На длинный ряд годов
И застываешь вдруг, как воин
Подземных боен.
И под землей и над землей
Город двуликий тысячи окон,
Ныряющий в землю и небо, как окунь.
Встаешь, как копья Дона,
Воюешь за объем, казалось, в поиске пространства Лобачевского.
И ищут юноши снять клятву на мече с кого.
Одеты в золотые шишаки
Идут по сумраку полки.
С нами Бог! Топот ног.
Здесь Ермаки ведут полки зеленые
На завоевание Сибирей голубых.
Дитя войны, одето горлинками в пение,
Ты осенью оденешь терн,
Узнаешь хвой скрипение.
Воюя корнями, сражаясь медленно, дуброва
Возносит дымы серебра.
Тут
Полки листов так медленно идут
Осадой голубого,
Что раз в десятки лет
Меняют предков след.
Ветку в локоть согнув, точно воин, держащий копье,
Точно птица раскрыла свой клюв на голубое.
1921
«Воздух расколот на черные ветки…»*
Воздух расколот на черные ветки,
Как старое стекло.
Молитесь Богоматери осени!
Окна часовни осени,
Пулей разбитые с разбегу, морщатся.
Дерево горело лучиной в воздухе золотом.
Гнется и клонится.
Осени огниво гневно,
Высекло золотые дни.
Молебствие леса. Все сразу
Упали золотые запахи.
Деревья вытянуты, точно грабли
Для охапок солнечного сена.
На чертеж российских железных дорог
Дерево осени звонко похоже.
Ветер осени золотой
Развеял меня.
7 ноября 1921
«В тот год, когда девушки…»*
В тот год, когда девушки
Впервые прозвали меня стариком
И говорили мне «дедушка», вслух презирая,
Оскорбленного за тело, отнюдь не стыдливо
Поданного, но не съеденного блюда,
Руками длинных ночей
В лечилицах здоровья,
В этом я ручье нарзана
Облил тело свое,
Возмужал и окреп
И собрал себя воедино.
Жилы появились на руке,
Стала шире грудь,
Борода моя шелковистая
Шею закрывала.
7 ноября 1921
«Девушки, те, что шагают…»*
Девушки, те, что шагают
Сапогами черных глаз
По цветам моего сердца.
Девушки, опустившие копья
На озера своих ресниц.
Девушки, моющие ноги
В озере моих слов.
1921
Красоте девушек*
О, если б ваши глаза
Блестели бы так, как голенище сапога.
О, если б ваш рот был певуч,
Как корова, зовущая теленка.
О, если бы на ваших косах
Было бы можно повеситься
И шея не согнулась…
1921
«Жестоки старые тряпки волос…»*
Жестоки старые тряпки волос.
Черная пашня – лоб.
Горелые пни на болоте – губы.
Вымя дикой козы – борода.
Веревка морская – усы.
Снегурочка с черной метлой – зубы.
Бессонных ночей глаза голубые –
Точно в старом одеяле дыры.
1921
«На родине красивой смерти – Машуке…»*
На родине красивой смерти – Машуке,
Где дула войскового дым
Обвил холстом пророческие очи,
Большие и прекрасные глаза
И белый лоб широкой кости,
Певца прекрасные глаза,
Чело прекрасной кости
К себе на небо взяло небо.
И умер навсегда
Железный стих, облитый горечью и злостью.
Орлы и ныне помнят
Сражение двух желез,
Как небо рокотало
И вспыхивал огонь.
Пушек облаков тяжелый выстрел
В горах далече покатился
И отдал честь любимцу чести,
Сыну земли с глазами неба.
И молния синею веткой огня
Блеснула по небу
И кинула в гроб травяной,
Как почести неба.
И загрохотал в честь смерти выстрел тучи
Тяжелых гор.
Глаза убитого певца
И до сих пор живут, не умирая,
В туманах гор.
И тучи крикнули: «Остановитесь,
Что делаете, убийцы?» – тяжелый голос прокатился.
И до сих пор им молятся,
Глазам
Во время бури.
И были вспышки гроз
Прекрасны, как убитого глаза.
И луч тройного бога смерти
Блеснул по Ленскому и Пушкину и брату в небесах.
Певец железа – он умер от железа.
Завяли цветы пророческой души.
И дула дым священником
Пропел напутственное слово,
А небо облачные почести
Воздало мертвому певцу.
И доныне во время бури
Горец говорит:
«То Лермонтова глаза».
Стоусто небо застонало,
Воздавши воинские почести.
И в небесах зажглись, как очи,
Большие серые глаза.
И до сих пор живут средь облаков,
И до сих пор им молятся олени,
Писателю России с туманными глазами,
Когда полет орла напишет над утесом
Большие медленные брови.
С тех пор то небо серое,
Как темные глаза.