7 декабря 1917, 1921-1922
Воля всем!
Вихрем бессмертным, вихрем единым
Все за свободой – туда!
Люди с крылом лебединым
Знамя проносят труда.
Всех силачей того мира
Смело зовем мы на бой,
Знаем, слабеет секира
У торговавших божбой.
Жгучи свободы глаза,
Пламя в сравнении – холод!
Пусть на земле образа!
Новых построит их голод…
Мира ушедшего стоны и корчи
Нам, вдохновенным, страшны ли?
Вещие души к грядущему зорче
Самой божественной были.
Мчимтесь дружиною к солнцу и песням,
Мчимтесь и мчимтесь – вперед!
Если погибнем – воскреснем,
Каждый потом оживет!
Двинемтесь в путь очарованный,
Мерным внимая шагам!
Если же боги закованы,
Волю дадим и богам!
1918, 1921
«Я видел…»
Я видел
Выдел
Вёсен
В осень,
Зная
Зной
Синей
Сони.
А ты пяты
На мячике созвездия
Полет бросаешь,
В изгиб
Из губ
Свернув
Свой локоть
Белого излома.
Весной улики бога.
Путь
Петь.
Сосни,
Летая,
Сосне
Латая
Очи голубые
Узлами
Северных бровей
И голубей.
В стае
Сто их.
<1918>
«Бросают в воздух стоны…»
Бросают в воздух стоны
Разумные уста.
Луга цветов, затоны,
Белеет край холста.
Дивчины три пытали:
Чи парень я, чи нет?
А голуби летали,
Ведь им не много лет.
Близкой осени бирючи
На плетне сидят грачи.
1919
Горные чары
Я верю их вою и хвоям,
Где стелется тихо столетье сосны
И каждый умножен и нежен,
Как баловень бога живого.
Я вижу широкую вежу
И бусами звуки я нежу.
Падун улетает по дань.
И вы, точно ветка весны.
Летя по утиной реке паутиной,
Ночная усадьба судьбы.
Вилось одеянье волос,
Одетое детскою тенью.
И каждый – путь солнца,
Летевший в меня,
Чтоб солнце на солнце менять.
И вы – одеяние ивы.
Но ведом ночным небосводом
И за руку зорями зорко ведом,
Вхожу в одинокую хижу.
Уколы соседнего колоса,
Глаголы соседнего голоса.
Вы север, вы вестник себя!
Свирели даны, и звенели
Из юного камня изъяны.
1919
«Сумасшедший араб…»
Сумасшедший араб,
С глазами сапога под черной щеткой,
Забытый прекрасным писателем Пушкиным
В записанном сне,
Летит по дороге с добычей,
Пронес над собой Ярославну
С глазами бездны голубой и девичьей
В стеклянном призраке
И станом туго-голубым.
Хрю! – громко хрюкнул в ухо толп.
Дальше на площадь летит.
1919
«В зареве кладбищ, заводских гудках…»
В зареве кладбищ, заводских гудках,
Ревевших всю ночь,
Искали Господа смерти.
«Верую» пели пушки и площади.
Хлещет извозчик коня
– Гроб поперек его дрог.
Господь мостовой большими глазами
Вчерашнею кровью написан.
Глядит с мостовой.
Образ восстанья камнями булыжными
Явлен народу среди тополей.
На самовар его
Не расколешь.
Утро, толпы. Люди идут
Подымать крышки суровых гробов,
Узнавая знакомых.
– Мамо! скажи!
Чи это страшный суд?
– Нет, это сломалась гребенка у деточки,
И запутались волосы.
Кладбищем денег
Выстрелов веник
Улицы мел.
В мать сырую землю заступ стучит.
Дикий священник,
В кудрях свинцовых,
Сел на свинцовый ковер.
Ветер дел
Дул в дол
Голода дел,
Ветер свинцовый.
Это смех смерти воистину.
Пел пуль пол.
Пуля цыганкой у табора
Пляшет и скачет у ног.
Как два ружейные ствола,
Глаза того, кто пел:
«До основанья, а затем».
Как сжатая обойма – рука.