Труднеделя! Труднеделя!
Кожа лоснится рубах,
Слышна песня в самом деле
О рабочих и рабах.
Громовым своим раскатом
Песня падает, пока
Озаряемый закатом
Отбивает трепака.
Трубачи идут в поход,
Трубят трубам в рыжий рот.
Алое плавает, алое
На копьях с высоты.
Это труд проходит, балуя
Шагом взмах своей пяты.
Идет за ячейкой ячейка,
Чтобы уметь.
Гори, как медная копейка,
Зевом изогнутая медь.
Городские очи радуя
Огневым письмом полотен,
То подымаясь, то падая,
Труд проходит, беззаботен.
20 апреля 1920
«Как жестоки и свирепы…»
Как жестоки и свирепы
Скакуны степных долин.
Кругом вытянулись цепи,
Меж зеленых – алый блин.
Как сегодня ярки вещи,
Красным золотом блеснув,
Знамя вьется и трепещет,
Славит небо и весну.
Густо-синие глаза,
Чуть пушисты подбородки.
Эй, ребятушки, назад!
Ряды сделались коротки.
Трубачи пошли в поход,
Трубят трубам в рыжий рот.
И как дочь могучей меди
Меж богов и меж людей,
Песни звучные соседи
Вьются в небо лебедей.
Веселым чародеям
Свободная дорога.
Трубач сверкает змеем
Изогнутого рога.
Алый волос расплескала,
Точно дева, площадь города
Люди боя и закала
На конях красивых бороды
Золото красное птицами
Носится взад и вперед.
Огненных крыл вереницами
Был успокоен народ.
<1920>
«Ледяною вести, деляною грусти…»
Ледяною вести, деляною грусти
Ее вечеровый озор.
Увидев созвездье, опустим
Мы, люди, задумчивый взор.
Ни звонкое крыл махесо,
Ни звездное лиц сиесо.
Они голубой Тихославль,
Они в никогда улетавль,
Они улетят в Никогдавль.
Несутся ночерней сияной,
Промчались шумящей веяной.
В созвездиях босы,
Что умерло ты,
Грезурные косы,
Грезурные рты.
Усталые крылья мечтога,
Река голубого летога.
Нетурные зовы, нетурное имя
Они, пролетевшие мимо.
Летурные снами своими,
Дорогами облачных сдвигов
Промчались, как синий Темнигов.
Незурное младугой пение,
Они голубой окопад.
И синей в ресницах лазурью,
Даруя дневному нетеж,
Летите к земному вразурью
Усталые старой незурью,
Вы только летелей летеж.
Вечернего воздуха дайны
И ветер задумчивой тайны.
1920
Леляною ночи, леляною грусти
Ее вечеровый озор.
Увидев созвездье, опустим
Мы, люди, задумчивый взор.
Ни шумное крыл махесо,
Ни звездное лиц сиесо.
Они голубой Тихославль,
Они в никогда улетавль,
Они улетят в Никогдавль.
Несутся ночерней сияной,
Промчались шумящей веяной
По озеру синих инее.
В созвездиях босы,
Что умерла ты,
Нетурные косы,
Грезурные рты.
Река голубого летога,
Усталые крылья мечтога.
Нетурные зовы, нетурное имя!
Они, пролетевшие мимо,
Летурные снами своими.
Летели, как синий Темнигов,
Вечернего воздуха дайны
И ветер задумчивой тайны.
Летите к земному вразурью
Усталые старой незурью,
Даруя дневному нетеж.
Они голубой окопад.
Нездешнее младугой пение.
1920
«Усталые крылья мечтога…»
Усталые крылья мечтога,
Река голубого летога.
Нетурные зовы, нетурное имя,
Они, пролетевшие мимо,
Летурные снами своими,
Дорогами облачных сдвигов
Промчались, как синий Темнигов.
Незурное младугой пение,
И в черные солнца скрипение,
Они голубой Тихославль,
Они в никуда улетавль,
Они улетят в Никогдавль.
1920, 192!
«И если в „Харьковские птицы“…»
И если в «Харьковские птицы»,
Кажется, Сушкина
Засох соловьиный дол
И первый гром журавлей,
А осень висит запятой,
Ныне я иду к той,
Чье греческое и странное руно
Приглашает меня пить
«Египетских ночей» Пушкина
Холодное вино
Из кубка «черной сволочи»,
Из кубка «нежной сволочи».