22 февраля 1922
Ока крылатый откос:
Вброд или вдоль стен?
Знаю и пью робость
В чашечках ко — лен.
Нет голубям зерен,
Нет площадям трав,
Ибо была — морем
Площадь, кремнем став.
Береговой качки
…. злей
В башни не верь: мачты
Гиблых кораб — лей…
Грудь, захлебнись камнем…
<1922>
Сомкнутым строем —
Противу всех.
Дай же спокойно им
Спать во гробех.
Ненависть, — чти
Смертную блажь!
Ненависть, спи:
Рядышком ляжь!
В бранном их саване —
Сколько прорех!
Дай же им правыми
Быть во гробех.
Враг — пока здрав,
Прав — как упал.
Мертвым — устав
Червь да шакал.
Вместо глазниц —
Черные рвы.
Ненависть, ниц:
Сын — раз в крови!
Собственным телом
Отдал за всех…
Дай же им белыми
Быть во гробех.
22 февраля 1922
Эренбургу
Небо катило сугробы
Валом в полночную муть.
Как из единой утробы —
Небо — и глыбы — и грудь.
Над пустотой переулка,
По сталактитам пещер
Как раскатилося гулко
Вашего имени Эр!
Под занавескою сонной
Не истолкует Вам Брюс:
Женщины — две — и наклонный
Путь в сновиденную Русь.
Грому небесному тесно!
— Эр! — леопардова пасть.
(Женщины — две — и отвесный
Путь в сновиденную страсть…)
Эр! — необорная крепость!
Эр! — через чрево — вперед!
Эр! — в уплотненную слепость
Недр — осиянный пролет!
Так, между небом и нёбом,
— Радуйся же, маловер! —
По сновиденным сугробам
Вашего имени Эр.
23 февраля 1922
Не здесь, где связано,
А там, где велено.
Не здесь, где Лазари
Бредут с постелею,
Горбами вьючными
О щебень дней.
Здесь нету рученьки
Тебе — моей.
Не здесь, где скривлено,
А там, где вправлено,
Не здесь, где с крыльями
Решают — саблями,
Где плоть горластая
На нас: добей!
Здесь нету дарственной
Тебе — моей.
Не здесь, где спрошено,
Там, где отвечено.
Не здесь, где крошева
Промеж — и месива
Смерть — червоточиной,
И ревность-змей.
Здесь нету вотчины
Тебе — моей.
И не оглянется
Жизнь крутобровая!
Здесь нет свиданьица!
Здесь только проводы,
Здесь слишком спутаны
Концы ремней…
Здесь нету утрени
Тебе — моей.
Не двор с очистками —
Райскими кущами!
Не здесь, где взыскано,
Там, где отпущено,
Где вся расплёскана
Измена дней.
Где даже слов-то нет:
— Тебе — моей…
25 февраля 1922
«Широкое ложе для всех моих рек…»
Широкое ложе для всех моих рек —
Чужой человек.
Прохожий, в которого руки — как в снег
Всей жаркостью век
Виновных, — которому вслед я и вслед,
В гром встречных телег.
Любовник, которого может и нет,
(Вздох прожит — и нет!)
Чужой человек,
Дорогой человек,
Ночлег-человек,
Навек-человек!
— Невемый! — На сале змеином, без свеч,
Хлеб свадебный печь.
В измену! — Руслом расставаний, не встреч
Реке моей бечь.
— В свиданье! — А коли темна моя речь —
Дом каменный с плеч!
Над рвом расставаний, над воркотом встреч —
Реки моей речь…
Простор — человек,
Ниотколь — человек,
Сквозь-пол — человек,
Прошел-человек.
25 февраля 1922
А уж так: ни о чем!
Не плечом-не бочком,
Не толчком-локотком, —
Говорком, говорком.
В горле — легкий громок,
Голос встречных дорог,
От судьбы ветерок:
Говорок, говорок.
От крутой орлиной страсти —
Перстенек на пальце.
А замешено то счастье
На змеином сальце.
А не хошь — не бери!
Может, ветер в двери,
Может, встречные три, —
А и сам разбери!
Хошь и крут мой порог —
Потрудись, паренек!
Не с горохом пирог, —
Сахарок-говорок!
Закажи себе на ужин,
Господин хороший,
Закажи себе жемчужин,
Горловых горошин.
Голубиных тех стай
Воркот, розовый рай?
Ай река через край?
Две руки подставляй!
Может, путь-мой-широк
Покатил перстенек
Мимо рук — да в сугроб?
Воркоток-говорок.
Распаял мое запястье
Ветерок февральский.
А замешено то счастье
На змеином сальце…
В ожерелье — сто бус.
Сорок ртов, один кус.
Ох сокол-мой-безус,
Не божусь, не клянусь!
(Может, гость-хромоног
Костылем о порог?
Вдоль хребта холодок —
Рокоток-говорок!)
Как на красной на слободке
Муж жену зарезал.
А моя добыча в глотке —
Не под грудью левой!
От тебя, палача,
Книзу пламем свеча.
Нашей мглы епанча —
Счастье с лева плеча!..
От румяных от щек —
Шаг — до черных до дрог!
Шелку ярый шнурок:
Ремешок-говорок!