Выбрать главу

Десятый Октябрь

Дочиста   пол натереть и выместь, пыль со стола     убрать и смахнуть, сдуть со стихов     постороннюю примесь и –   к раскрытому настежь окну. Руки мои –    чтоб были чисты, свежестью –     чтоб опахнуло грудь. К сердцу    опять подступают числа: наших дней    начало и путь. Сумерки    кровли домов одели… В память,    как в двор ломовик, тарахтя, грузом навьючив      дни и недели, вкатывается    Десятый Октябрь. Тысячи строк,     совершая обряд, будут его возносить,      славословя. Я же   тропу моего Октября вспомню,    себя изловив на слове «искренность»…     Трепет летучих искр, искренность –     блеск непогашенной планеты. Искренность –     это великий риск, но без нее    понимания нету. Искренность!    Помоги моему сердцу   жар загорнуть и выскресть, чтоб в моем    неуклюжем уму песня вздышала,      томясь и искрясь. Искренность!     Помоги мне пропеть, вспомнивши,     радостно рассмеяться, как человеку     на дикой тропе встретилось сердце,      стучащее         массы. Был я   безликий интеллигент, молча гордящийся      мелочью званья, ждущий –    от общих забот вдалеке – общей заботы     победное знамя. Не уменьшась     в темноте норы, много таких    живут по мансардам, думая:   ветром иной поры лик вдохновенный их       творчески задран. Меряя землю     на свой аршин, кудри и мысли     взбивая все выше, так и живут    до первых морщин, первых припадков,      первых одышек. Глянут, –    а дум     облыселую гладь негде приткнуть     одинокому с детства. Финиш!..    А метили      мир удивлять либо геройством,      либо злодейством… Так жил и я…     Ожидал, пламенел, падал, метался,     да так бы и прожил, если бы   не забродили во мне свежего времени      новые дрожжи. Я не знал,    что крепче и ценней: тишь предгрозья      или взмывы вала, – серая   солдатская шинель выучила   и образовала. Мы неслись,    как в бурю корабли, – только тронь,     и врассыпную хлынем. Мы неслись,    как в осень журавли, – не было конца     летучим клиньям. Мы листвой    осыпали страну, дробью ливней     мы ее размыли. Надвое –    на новь и старину – мы ее ковригой     разломили. И тогда-то понял я      навек – и на сердце    сразу стало тише: не один   на свете человек, – миллионы    в лад     идут и дышат. И не страшно     стало мне грозы, нет,  не мрак вокруг меня,       не звери, лишь бы,    прянув на грозы призыв, шаг  с ее движеньем соразмерить. Не беги вперед,     не отставай, – здесь времен     разгадка и решенье, – в ряд с другими,      в лад по мостовой трудным,    длинным,      медленным движеньем. Вот иду,   и мускулы легки, в сторону не отойду,      не сяду. Так иди   и медленно влеки наш суровый,     наш Октябрь Десятый. Стройтесь, зданья!      Высьтесь, города! Так иди   бесчисленным веленьем и движенья силу      передай выросшим на смену      поколеньям. Брось окно,    войди по грудь в толпу, ей дано теперь     другое имя, не жестикулируй,      не толкуй, – крепкий шаг свой      выровняй с другими. Стань прямее,     проще      и храбрей, встань лицом     к твоей эпохи лицам, чтобы тысячами     Октябрей с тысячными     радостями       слиться!