1928–1930
Прогулка по лесу редактора «Форвертса»
От пышных дворцов
до рабочих нор,
от шумного Веста
по скромный Норд
Берлин,
не очень до смеха охочий,
над этим
покатывается – хохочет!..
Редактор Шварц
обожает почет,
слюна на почет
у Шварца течет.
В пределах
редакции «Форвертса»
он
собственной славой
кормится.
Не очень известен
товарищ Шульц,
но чует Шульц
улицы пульс,
идя,
как все коммунисты,
своим путем
каменистым.
Сияет Шварц,
редактор эс-дэ,
ему уваженье
во всем
и везде.
По радио –
кто помеха
ему
разговаривать ехать?
А Шульц
задумал затею одну:
пустить
броненосца постройку
ко дну,
чтоб был
о мильонах марок
запрос всенародный
жарок.
Но Шульц
про это кричи не кричи, –
от радио
Шварцем зажаты ключи.
Чтоб всех известить
про это,
на радио
доступа нету.
У Шварца-редактора
выспренный вид, –
он завтра
по радио речь говорит;;
ее он готовит
до ночи,
как вдруг –
телефонный звоночек.
И вежливый голос,
внушительный бас,
доверье внушающий
с первых же фраз,
ценящий талант
и заслугу,
приятен
и сердцу
и слуху:
«Чтоб качка автобуса
вас не трясла,
позвольте
за вами машину прислать»
В восторге
от тонкого такта
расшаркался в трубку
редактор.
Машина подходит
на мягком ходу,
в окошко ей машет редактор:
«Иду».
Доволен
почетом по чину,
влезает он
гордо в машину.
Берлин покидая,
машина – в лесок..<
У Шварца
от страха
седеет висок:
влекут его
в страшное место,
как встарь
умыкали невесту.
Пока же
везли уважаемый куль,
на радиостанции
выступил Шульц,
назвавшийся Шварцем,
но кожей
ни капли
на Шварца не схожий.
Не веря
радиоушам,
дрожит
буржуйская душа.
И жмет
плотней и туже
рабочий
к трубке уши.
Как гром,
призыв пронесся:
«Кто –
против броненосца?
Компартией
речь елейная
редактора Шварца
снята.
Да здравствуют
страны Ленина
и Либкнехта!
Довольно
лоснить словами
политику
мелких жульств –
не Шварц
говорит с вами,
а коммунист Шульц».
Шварц из леса
вернулся цел,
он время провел
плохо там.
На утро же
Берлин на корточки сел
от неудержимого
хохота.
«Форвертс» вышел
серый от злоб,
по кроме –
не было грустного,
и не было никого,
кто б
ему
и броненосцу
сочувствовал.
1930
Путевка каждому новому самолету
Чью песню
небеса
высокую
пропели?
Окружье
описал
еще один
пропеллер!
Рабочие
ряды –
дружнее
и теснее:
то –
наших рук труды
поднялись к небу
с нею!
Крутого
виража
кидайте в воздух
крылья.
Он близок –
урожай
несметных
эскадрилий!
В лазури
синий лед,
туда,
где тают тучи,
взлетай,
наш самолет,
все круче,
круче,
круче!
Недаром
лил с нас пот
и гнулись
спины ночи:
он –
вот он,
вот он,
вот –
несется
и хохочет!
Лети
и хохочи,
распластывая
крылья,
про общий
наш почин,
про общие
усилья;
чтоб каждый
сдвиг руля
был точен
и рассчитан;
чтоб плыл ты,
вдаль руля,
нам общею
защитой;
чтоб пара
крепких рук
невидного
пилота
вела
высокий круг
всеобщего
полета;
воздушное
плато
чтоб было
голубое;
а ты –
чтоб вверх готов
всегда
без перебоя;
чтоб ты
всегда гремел
и выл
своим мотором;
чтоб длился
твой пример
бесчисленным
повтором;
чтоб,
крылья вверх воздев,
наш ум
и слух бодрили
возникшие
везде
раскаты
эскадрилий!
1930
Курские края
1926–1943
Вступление
1
Хоть и у тебя немало мокрых
свежих рощ – лишь щеки утирай, –
я тебя не славлю, курский округ,
соловьиный край.
Что мне вспомнить? Чем меня дарила
родина щербатая моя?
Рытые да траченые рыла –
пьяные дядья да кумовья.
Со времен забытого удела
на веки веков
здесь земля не струнами гудела –
громом волосатых кулаков.