На нашем флаге –
зари лучи.
Сумбейский лагерь
мы выручим.
Склонись над патроном,
боец рядовой.
Вовек мы не тронем
Китай трудовой.
Но милитаристский
продажный Китай –
лишь сунется близко, –
в штыки раскидай.
За ихней спиною,
жадна и дика,
грозит войною
иная рука.
Как прелые листья
нагих ветвей,
империалистов
откинь и отвей.
Цепь наших линий
от бурь и бед –
Сихотэ-Алиний
хранит хребет,
Пускай нам хмуро
грозят войной,
мы у Амура
стоим стеной.
Вперед, Особая
Дальневосточная,
на звуки вражеской пальбы,
и банды белые
гони настойчиво
за пограничные столбы!
1929
Встреча
Ах, какого парня
я встретил в январе:
шинель кавалерийская
и шашка в серебре.
Шинель кавалерийская –
широкая пола –
на все крючки застегнута,
подтянута была.
Походкой непривычной,
тяжелою стопой
вошел он в дверь уверенно,
как паровоз в депо.
И, может, новой песни
природа такова, –
но стало сразу празднично
в трамвае буквы А.
Шел вагон, тянулся
до Сретенских ворот…
Ко мне он повернулся
вполуоборот.
Скул его добротный,
устойчивый загар,
должно быть, начинал еще
обветривать Чонгар.
А шашку, что любовно
и бережно он нес,
как будто в искры крупные
облицевал мороз.
Его фигуры складной
осанистый отвал,
должно быть, проверяли
позиции ОДВА.
Уверенно и крепко
сидел он, туг и прям,
и лишь над белой бровью
змеился рваный шрам.
К нему со словом ласковым
хотел я подойти,
чтоб ближе познакомиться
в коротеньком пути.
Да только растерялся
в подборе нужных слов,
пока трамвая скрежетом
нас к Сретенке несло.
Ну, чем его почту я
и что ему спою,
все песни отстоявшему
в решительном бою?
А что до этой повести, –
он знает – видит сам,
какие взмыли новости
к советским небесам.
Но если б эту встречу
опять бы мне в глаза,
я – руки бы на плечи
и так ему сказал:
«На свете есть другие
знамена и полки,
туземных легионов
тяжелые белки.
Шотландские волынки,
нашивка и шеврон,
угрюмой дисциплины
казенное тавро.
Но те, чьи руки знают
рабочий толк в вещах, –
повсюду в мире помнят,
кого ты защищал.
И этот шрам надбровный
и твердая шинель
погонов и шевронов
им ближе и ценней.
А ты – правофланговый
тех армий навсегда,
чье вечное сиянье –
алая звезда».
И, может, новой песни
природа такова,
что нужно ей отыскивать
особые слова,
Что хочется приветствовать
теплее и добрей
шинель тяжелополую
и шашку в серебре.
1930
От белых лап
Мы Красной Армии
праздник празднуем.
Они ревут
про опасность красную.
Взять бы спросить их:
где она,
в чем она?
В том,
что штыков граница не сломана?
В том,
что нельзя всей бандой кинуться
на вооруженного
осоавиахимовца?
Лисьей морде –
беда уколоться
об наёженного
краснофлотца?
Пышной шкуре
страшно разлазиться,
если напорется
на осназовца?
Наша ли вина,
что у нас имеются
против фашистов –
красноармейцы?
Смиряя взоры лютые,
стоим мы в ряд,
великой революции
живой отряд.
Спокойной силе радуясь,
наш строй не слаб
граненою оградою
от белых лап.
За нашею стеною –
поля в росе,
за нашею спиною –
страны посев.
Высокою ценою
мы ценим труд,
за нашею стеною –
рабочий люд.
Спокойной силой радуя
того, кто слаб,
стоим стальной оградою
от белых лап.
Они бы рады ринуться
под рев гранат,
да нас от их зверинца
штыки хранят.
Стоим оградой четкою
и каждый миг
готовы за решетку
отбросить их.
Им – смерть хотелось кинуться
на осоавиахимовца,
да страшно напороться
на краснофлотца.
Спокойной силой радуя,
наш строй не слаб, –
стоит стальной оградою
от белых лап.