1930
Белый берег
1
Оторочена Висла
в голубые снега.
Кто убит, а кто выслан
за ее берега.
Запорошены ивы
молодой сединой,
и меж них горделиво
влит дворец ледяной.
Хочет Висла к Дунаю
занемелой струей,
но кора ледяная
не пускает ее.
Хочет Висла от дому
к Дону – в дружбу она,
но морозу седому
в дань волна отдана.
Хочет Висла к Дунаю,
к Волге в гости потечь,
но, сверля и стеная,
ей вдогонку – картечь!
К Уяздовской аллее
не пробиться воде, –
точно череп, белея,
просквозил Бельведер.
Стихотворные стопы,
раскаляйтесь в огонь!
Кто ясе Вислу растопит
необутой ногой?
Если ветлы не смыслят,
берега не поют,
все равно – не на Висле
будет панства приют.
Полетят эти стекла
в ледяные глаза.
Висла кровью промокла,
и не течь ей назад.
Белоснежье, безлюдье, –
жизнь за сломанный злот.
Висла сдавленной грудью
дышит тяжко и зло.
Но от Сана до Вепржа –
пар по полой воде.
Будет сдвинут и свержен
голубой Бельведер.
2
В это время
в польском сейме
между фракциями
всеми
происходит
жаркий спор.
Заболел
премьер Дашинский, –
маршал –
дверью не ошибся:
зазвенели
блестки шпор.
Входит в зало
пан Пилсудский,
аж подвески люстр
трясутся,
аж паркет
скрипит в пазах,
аж хребет
у шеи хряснет –
все заранее
согласны,
что б вельможный
ни сказал.
Неподвижны
Вислы воды.
Ждут пилсудчики
У входа;
им попробуй –
поперечь!
Полны лоска,
полны блеска,
палаши сверкают
веско –
пана маршала
сберечь.
Длится
маршальская пьеса…
На скамьях
у ППСа,
заслонив
в ладонь лицо,
депутаты
жмутся кругом,
если маршальская
ругань
им в глаза
летит свинцом.
Кончен панский
пышный говор,
и, не ждя
конца другого,
маршал
в дверь спешит,
угрюм…
Оседает
пыла порох,
и в молчании
на хорах
возникает
легкий шум.
Двери
маршалу откройте…
«Смирно!» –
караульной роте.
«Виват!» –
маршалу вдогон.,
Кто ж диктатору
ответит,
если солнце
в Польше светит
ниже
маршальских погон?!
Кто от волн,
полей
и просек,
кто от лодзинских
гудков?
РОСЯК!
Как над нами,
так над ними –
в спину маршалу
поднимет
это тонкое древко.
И впервые
в польском сейме
надо льдами
надо всеми,
развевая гнев
и стыд, –
и над ними,
как над нами, –
алошелковое
знамя,
расстилаясь,
шелестит!
Разве сейм –
глухие тропы?
Разве осмелели
хлопы?
Разве снег
не бел, не чист,
что, как в искрах
над фольварком,
неожиданно
и ярко,
обожжен огнем
фашист?
Чует Лодзь,
и чует Краков:
значит – тает лед,
заплакав,
значит – лед
не леденит, –
завтра ж,
хлынув по угодьям,
Висла
вольным половодьем
рукава
соединит!
1930
Днепр пошел влево
1
Загородили
Днепру дорогу
девять порогов.
Верхнеднепровью
к нижнему плесу
выход отрезан.
Лег он, разрубленный,
серой змеюкой,
чаек баюкать.
К Черному морю,
к вольному свету
доступа нету.
2
Сжал его ладонью узкой
Сурский;
по своей ведет указке
Лоханский;
водяною занавеской
скрыл Звонецкий;
головами, волны, гнитесь
через Ненасытец;
рассыпайтесь в прах бессильный
через Вильный!
3
Как возникает
клинок из сплава,
из бурь – матрос,
так из
Екатеринослава –
Днепропетровск.
Где прежде прыгал
Днепр, опорожен,
порогам в пасть,
где волны пеной
по Запорожью
гремели всласть,
где прежде горю
нужда платила
последний грош, –
там над камнями
растет плотина
во влажь и дрожь.
Чтоб Днепр не только
в блестящих брызгах
на много миль, –
чтоб наших дней
больших и близких
сияла быль;
чтобы не в память
борьбы казацкой
скреблось весло, –
чтоб наше
новое хозяйство
на нем несло,
чтоб разобщенной
водной массы
седую нить
рукою
выросшего класса
соединить!