Нет суеты в твоем морском купанье,
Спокойствие, уверенность с тобой,
Ты не плывешь — ты смуглыми руками
Ласкаешь изумруд воды живой.
Из волн выходишь, греешься на камне,
Как никогда, свежа и хороша.
И на тебя, таясь за облаками,
Подолгу смотрит солнце не дыша!
* * *
— Согрей меня, милый,
Словами, руками, дыханьем,
Полой пиджака,
Новой песней,
Своими стихами!
Чего ты молчишь?
Расскажи мне
Хорошую сказку
О том, как царевна
Ходила к простому подпаску.
Костер разжигала
И кашу варила из гречи,
Трубила в рожок, убегала,
Кричала: «До встречи!»
А то приходи!
Усыплю приворотников зельем,
Мы царскую трапезу
Вместе с тобою разделим.
А чтобы ты мог понарядней
Одеться, убраться,
Кафтан с сапогами
Спрошу у любимого братца.
На шапку нашью тебе звездочку
Я для начала,
Чтоб ночью ты шел,
А она тебе путь освещала.
— А где тот царевич?
— Да вот он! Да ты это,
Кто же еще-то?.. —
Светает.
Кричит коростель.
Белым куревом курит болото.
Гроза в Гаграх
С гор шла гроза и вовсю бушевала,
Молнии прыгали в море, как мяч.
Не закрывалась всю ночь душевая
Для эвкалиптов, деревьев и дач.
С треском сухим разрывались раскаты,
Робость и оторопь сердце брала.
Море накатывало накаты,
Бешеный берег грыз удила.
Всхлипывал ливень, как в ссоре два любящих,
Как схоронившая мужа вдова.
Ветер раскачивал нищенку в рубищах,
Это плакучая ива была.
Я на балконе сказал: — Громовержец,
Чуть осторожней бы — милая спит!
Мне говорили — ты можешь быть вежлив.
— Это не я, это сын мой гремит.
Эй, постреленок, а ну-ка потише,
Нет у тебя полномочий таких! —
Дождь стал ходить осторожней по крыше,
Ветер рванул еще раз и затих.
Море умаялось, и укачалось,
И повернуло от берега вспять.
Сколько шуметь ему предназначалось,
Столько оно прошумело и — спать.
Утром сказала ты: — Пальмы помылись!
С радостью бросились в солнце и зной.
Как они, бедные, месяц томились,
Ждали свиданья с дождем и грозой!
Утешение
На деревьях не иней,
А белая грусть.
Ты не плачь, дорогая,
Я скоро вернусь.
Ты не плачь,
Я твою горевую слезу
Через дальние дали
С собой увезу.
Успокойся! Мы любим:
Мы живы. Мы — мы,
Две снежинки
На черных ресницах зимы.
* * *
Вернуться бы в лето.
Да только возможно ли это?
В туманы над озером,
В звонкое пенье кукушки.
В зарю, что уселась
На самой высокой верхушке.
Вернуться бы в шелест
Уснувшей осоки прибрежной,
Прислушаться к пению пеночки нежной,
К рассветному, тихому
Плеску сазанов,
К природе,
К ее молчаливым сказаньям.
А надо ли в лето,
Когда я с зимою взаимен?
Скрипят мои лыжи,
Лыжня голубеет за ними,
И друг догоняет
И просит: — Пойдем по раздолью! —
И алый румянец играет
Под черною-черною смолью!
ТРИ ТРАВЫ
Улица Асеева
Шел по Москве задумчиво, рассеянно,
Не видя и не слыша никого,
И вдруг читаю — улица Асеева,
И оживился — я ведь знал его!
Он посвящал мне строчки нежные,
Беседой продолжительной дарил,
За рифмы выговаривал небрежные,
За смелость и за образы хвалил.