Ларио опять замялся.
— Ну, одним словом, ты разнюнился, — подсказал ему Шацкий, — ну, и что же?
— Я, положим, не разнюнился… и ты врешь, но я тоже…
Ларио говорил бы еще два часа, наверно, ни до чего не договорившись, если бы Шацкий не оборвал его:
— Одним словом, ты оскандалился?
— Ничуть не оскандалился…
— Я почти уверен, что ты даже нюни распустил…
— Ну, это ты, может, способен от юбки нюни распускать…
— Врешь, подлец, теперь я убежден даже в этом… Ну, все равно… Ты предложил ей помощь… отцовскую или братскую помощь… конечно, братскую…
Ларио бросило в жар.
— О мой друг, к чему же так выдавать себя, как какой-нибудь мальчишка… Пожалуйста, не перебивай…
— Ну, да о чем тут разговаривать, — перебил Карташев, — главное здесь то, что действительно надо помочь…
— Вовсе это не главное, главное — уличить вот этого мерзавца…
Шацкий указал на Ларио, который, вдруг успокоившись, щурился и произнес, стараясь придать голосу самый спокойный тон:
— Ну, ну, говори.
— Ты распустил нюни…
— Врешь.
— Ты обещал отцовскую или братскую помощь.
— Не братскую и не отцовскую.
— Врешь, подлец. Ты…
Шацкий впился в Ларио, который еще больше прищурился, как бы пряча свои глаза от его проницательности.
— Ты, — медленно, с расстановкой начал Шацкий, — придумал план помочь ей…
— Придумал.
— Она по специальности швейка…
— Не швейка, модистка, положим.
— Все равно… Ты решил…
Шацкий остановился и наслаждался производимым им впечатлением.
— Ну, ну? — переспросил Ларио, волнуясь.
— Купить ей швейную машину!! — И Шацкий, выпалив это, вскочил, забегал по комнате и, сделав совершенно идиотское лицо, заговорил какую-то чепуху.
Ларио, смущенный тем, что Шацкий угадал его планы, не спускал с него глаз.
— Ну, Миша, — заговорил он, — как хочешь, а ты с чертом свел уже знакомство. От тебя, знаешь, чертовщиной уже несет…
Шацкий рассмеялся, но продолжал нести свою ерунду.
— А знаешь, почему я колдун? — спросил вдруг Шацкий и ответил: — Потому что ты глуп.
— Сам ты глуп, — добродушно ответил Ларио.
— Ты действительно думал купить ей машинку? — спросил Карташев.
— Да… Понимаешь, у нее практика обеспечена, ее, так сказать, бывшие подруги по ремеслу…
— Придумал!! — с презрением перебил Шацкий. — Именно надо быть Петей, чтобы додуматься до такой глупости.
— Почему, мой друг? — спросил Ларио.
— А потому, — серьезно заговорил Шацкий, — что на машине и она не будет работать, и ты ее выгонишь на другой день… Она от работы отвыкла, она, хоть бы хотела, не может работать, потому что изнурена…
— Она даже кровью кашляет…
— Дурак, — фыркнул Шацкий. — Но если бы она и могла работать… Платья, юбки, заказчицы, и все это в твоей комнате, и ты с тремя Сашками, пятью Лизками… Понимаешь теперь, что ты глуп?!
— Ну, хорошо, ты умен, ну, и какое же твое мнение?
— Нет, ты не отлынивай, ты понимаешь теперь, что ты глуп?
— Ну, хорошо, дальше…
— Сознался наконец… Слава тебе, господи… А дальше то, что ей надо открыть меблированные комнаты. Найдется несколько таких дураков, как ты, которые ей платить ничего не будут, и она вместе с вами подохнет с голоду.
— Меблированные комнаты — идея хорошая, — согласился Карташев, — но для этого надо много денег.
— Немного больше, чем для машины… Можно откупить уже с готовой обстановкой, можно напрокат взять, можно в рассрочку купить… сто рублей надо.
— Ну, и отлично… Я даю тридцать пять, вырученные от татарина, — сказал вдруг Карташев.
Конечно, Карташевым руководило и доброе чувство, но в то же мгновение сам собою разрешался смущавший его и другой вопрос: продажа вещей была бы неприятна его матери. Если не писать ничего об этом и деньги прожить, выйдет некрасиво, а если отдать этой несчастной, то молчание о продаже вещей получит характер даже некоторым образом возвышенный: «Да не ведает правая рука, что творит левая».
Поэтому Карташев даже с легким сердцем вынул отдельно лежавшие в бумажнике деньги и положил их на стол.
— Ха… ха… — весело пустил он.
Шацкого вдруг смутила эта именно непринужденность Карташева. Он сконфуженно и напряженно замигал своими маленькими глазами.
— Мой друг, ты не умеешь… Так порядочные люди не делают… Если ты хотел помочь, то должен был дать все…
— Кто тебе мешает? — ответил Карташев.
— Что? — нерешительно спросил Шацкий и вдруг, быстро вытащив свой бумажник, вынул сотенную и бросил ее на стол. Но сейчас же карикатурно вскочил, оперся на стол, закрыв одной рукой деньги, точно хотел их взять назад, и так посмотрел на Карташева и на Ларио, точно сам не понимал, что с ним делается.
— Миша!.. — умилился Ларио.
— Пошел вон!! — заорал вдруг благим матом Шацкий.
Он ураганом стал носиться по комнате. Кровь прилила к его лицу. Он испытывал отвращение и к Ларио, и к Карташеву, и к Тюремщице. Он упал на кровать и несколько мгновений лежал с закрытыми глазами.
— Грабят!!! — закричал он в порыве бешенства.
Ларио и Карташев переглянулись.
— Миша, возьми деньги, — сдержанно произнес Ларио.
Шацкий молчал.
— Конечно, возьми, — сказал Карташев, — ну, дай десять, пятнадцать рублей.
— Дай десять, пятнадцать рублей, — передразнил его Шацкий… — оставьте меня в покое.
Карташев и Ларио заговорили между собою.
— Послушай, — говорил Карташев, — но ведь прежде всего ей следует лечиться. Самое лучшее позвать бы Корнева…
— Я согласен, — ответил Ларио.
— Собраться бы с ним обсудить. Сегодня — что? Среда, так в пятницу… в шесть часов…
— Отлично.
Шацкий поднялся с кровати. Лицо его было уже спокойно.
— Честному человеку нельзя жить на свете, — проговорил он задумчиво.
— Миша, возьми назад деньги.
— Пошел вон! — спокойно ответил Шацкий… — Нет, с вами в Сибирь попадешь… Едем в оперетку…
— А в Александринку?
— Ну, вот… они меня окончательно убьют… Можешь ты мне сделать одолжение, ехать именно в оперетку?..
— За твое великодушие я согласен с тобой хоть к черту, — ответил Карташев.
Шацкий утомленно кивнул головой.
— Одевайся.
— Господа, что же вы? Чаю…
— Нет, нет, с этим подлецом я больше секунды не могу быть, — торопил Шацкий.
Карташев и Шацкий оделись.
— Спасибо, Миша! — сказал Ларио, провожая их.
— Убирайся, убирайся…
— Го-го-го, — смущенно щурился Ларио, когда Шацкий, не желая протянуть ему руки, убегал по коридору, — ты послушай, Миша, твой друг, граф Базиль, так бы не поступил.
— Может быть, может быть… с такими господами, как ты, все может быть.
— Миша, это, наконец, обидно; или давай руку, или я брошу тебе в морду твои деньги, — вспыхнул Ларио.
— Ну, вот… Я говорил… На тебе руку, и черт с тобой!
— Ну, вот так лучше.
— У! животное…
— Ну, прощай, — крикнул снизу лестницы Карташев.
— Прощай… Прощай, Миша, — крикнул Ларио.
— Пошел вон, — раздался из темноты уже веселый обыкновенный голос Шацкого.
XIV
— Ну, что? — спросил Шацкий Карташева, когда они по окончании представления выходили из театра.
Карташев промычал что-то неопределенное.
— Нравится, но стыдно признаться, — сказал Шацкий. — Со мной это можно оставить — я не Корнев, я пойму тебя, мой друг. Завтра едем?
— Вряд ли.
— Как хочешь… может быть, утром меня навестишь?
— Нет. Я завтра на лекции.
— А-а! ужинать хочешь?
— Нет… буду письма писать.
— Ну, в таком случае прощай…