— Ух! Надеюсь, они не бродят здесь как привидения, — сказала Ева Лотта и стала спускаться вниз по лестнице, робко оглядываясь по сторонам.
— Кто его знает, — сказал дядя Эйнар. — Подумать только, а вдруг явится старое замшелое привидение да как ущипнет тебя! До синяков! Вот так!
— Ай! — воскликнула Ева Лотта. — Перестаньте щипаться! Теперь-то уж точно у меня будет синяк!
Она гневно растирала свою руку.
Калле и Андерс рыскали вокруг, как две ищейки.
— Подумать только, если бы остаться внизу сколько хочешь! — восхищенно воскликнул Андерс. — И составить карту развалин и подземелья. Да еще устроить здесь секретное убежище.
Он заглянул в темные тайные ходы, разветвлявшиеся во все стороны.
— Здесь можно разыскивать человека целых две недели и не найти ничего, даже маленькой пушинки. Если совершишь какое-нибудь преступление и захочешь спрятаться, то лучше места, чем эта тюряга, не найти.
— Ты так думаешь? — спросил дядя Эйнар.
Калле бродил вокруг, уткнувшись носом чуть ли не в самую землю.
— Боже мой, что ты делаешь? — поинтересовался дядя Эйнар.
Калле чуть покраснел.
— Я только хочу посмотреть, не осталось ли каких-нибудь следов после всех этих бедолаг, сидевших здесь в тюрьме!
— Дурачок! — сказала Ева Лотта. — После них здесь перебывала уже уйма народу.
— Дядюшка Эйнар, вы, наверное, и не знаете, что Калле у нас — суперсыщик?
Голос Андерса, произнесшего эти слова, звучал чуть насмешливо и высокомерно.
— Подумать только, а я и не знал! — произнес дядя Эйнар.
— Да, это правда, и он один из самых лучших на свете. Он — суперсыщик!
Калле угрюмо уставился на Андерса.
— Никакой я не сыщик, — сказал он. — Но мне интересно думать о всяких таких вещах. Например, о мошенниках, которые попадаются с поличным… Что худого в таких мыслях?
— Абсолютно ничего, мой милый мальчик. Надеюсь, ты скоро поймаешь целую шайку мошенников, свяжешь их и отведешь в полицию.
Дядя Эйнар снова заржал как лошадь. Калле же злился, что никто не принимает его всерьез.
— Не забивай себе башку! — продолжал Андерс. — Ведь самое большое преступление в этом городе произошло тогда, когда Хромой Фредрик спер в церкви кружку с пожертвованиями. Да и то вернул ее обратно, как только протрезвился.
— А теперь он всегда по субботам и воскресеньям сидит в кутузке, так что даже такого преступления ему не повторить, — засмеялась Ева Лотта.
— А не то мог бы, Калле, спрятаться в следующий раз за его спиной и поймать мошенника с поличным, — сказал Андерс. — Так что на твоем счету был бы хоть один негодяй.
— Не будем злорадствовать, — сказал дядя Эйнар. — Вот увидите, в один прекрасный день господин суперсыщик утрет вам нос и схватит за руку кого-нибудь, укравшего шоколадку в лавке его папы.
Калле весь кипел от злости. Ну ладно, пусть уж Андерс и Ева Лотта смеются над ним, но больше никто не смеет этого делать, а уж меньше всего пересмешник дядя Эйнар.
— Да, милый Калле, — сказал дядя Эйнар. — Будешь молодцом, если справишься со всеми этими делами! Нет, нет, оставь, брось сейчас же!
Последние слова относились к Андерсу, который, вытащив огрызок карандаша, приготовился расписаться на гладкой каменной стене.
— А разве нельзя?! — удивилась Ева Лотта. — Давайте все распишемся и поставим сегодняшнее число. Вот будет классно! Может, мы придем сюда еще много раз, когда станем жутко-прежутко старыми, ну, лет по двадцать пять или что-нибудь в этом роде. Вот было бы здорово — найти наши имена здесь внизу!
— Да, они напомнили бы нам о нашей былой молодости, — сказал Андерс.
— Ну ладно, делайте тогда что хотите, — согласился дядя Эйнар.
Калле было заупрямился и сначала не желал вместе со всеми писать свое имя на стене. Но потом передумал, и вскоре уже все три имени были аккуратно написаны в один ряд на стене: «Ева Лотта Лисандер, Андерс Бенгтссон, Калле Блумквист».
— А вы, дядюшка Эйнар, разве не хотите написать и свое имя тоже? — удивилась Ева Лотта.
— Можешь быть абсолютно уверена, что я делать этого не стану, — сказал дядя Эйнар. — Вообще-то здесь холодно и сыро. А это не очень полезно для моих старых костей. Пошли-ка лучше на солнышко!
— И еще одно, — продолжал он как раз в тот самый миг, когда за ними снова закрылась дверь. — Мы здесь не были, понятно? Никакой болтовни!