– Не понимаю, почему?
– По самой простой причине: вы посчитайте, что стоит доставить девушку в Аргентину, не говоря уже о расходах по ее приобретению или заманиванию – словом, до парохода. Подобный товар ведь эмигрантским порядком не повезешь, иначе он в таком виде придет, что не найдет потребителей. Надо хорошо везти, хорошо кормить, хорошо одеть. Торговля запрещенная, за нею следят. Какие бы добрые отношения ни были у агента с пароходной компанией, ни один капитан не согласится принять на свой пароход настолько значительную партию женщин, чтобы она производила впечатление стадное – живого товара. Да если бы и согласился, это значит – иметь в каждом порту полицейские скандалы, которые – даже в том случае, когда будут кончаться благополучно, – обойдутся дьявольски дорого. Вообразите себе, что вы везете пять женщин, ну, десять, из которых каждая обошлась вам со всем: с ее приобретением и перевозом, даже только в две тысячи франков. Это я кладу самое малое. В Буэнос-Айресе вы должны будете или поручить их другому комиссионеру, или быстро сбыть. В том и другом случае вы теряете. Быстро сбывать – дешево отдать, поручить комиссионеру – уступить ему львиную долю прибыли. Ждать цен – трудно: живой товар не только ест и пьет, но и помещение ему нужно пристойное, и одевать его надо так, чтобы не ударил лицом в грязь. В конце концов, если за каждую женщину агент выручит 3000 франков, а это цена превосходная, то барышей он возьмет франков 500, – не более, а скорее и чаще, – менее. На пять, на десять женщин это составит от двух с половиною до пяти тысяч франков. Барыш как будто и недурной, но ведь это же, с возвращением, составит почти два месяца тропического путешествия и всяких рисков, не исключая желтой лихорадки. И сколько таких рейсов можно сделать в год? Ну три, ну четыре… ну, значит, заработок в десять, в двадцать тысяч в год. На маленький капитал – чего лучше желать, но разве это лестная приманка для миллионера?
– Однако в старину наживались же миллионы торговлею невольниками!
– Да, когда их можно было возить если не тысячами, то сотнями, причем на них не надо было ничего тратить в переезде, потому что они, как товар, сваливались в трюм. Этот двуногий скот, вероятно, приносил своим хозяевам выгоды много больше, чем четвероногий, которым и сейчас торгуют люди через Атлантический океан и тоже наживают миллионы. Потому что стоил он на рынке дороже, а места в трюме занимал вдвое или втрое меньше. Есть большая разница между тем, чтобы привезти на рынок тысячу рабов и получить за каждого из них по тысяче франков, и тем, чтобы привезти на рынок десять рабынь и получить за них даже по десяти тысяч франков, а таких цен не бывает никогда. И то, что я вам раньше-то считала, все брала очень широко и в преувеличениях.
– Странно! Читать приходилось совсем не то…
– Я знаю. Но подумайте сами. Жертвы международной торговли живым товаром – кто такие? Девушки из народа, с низов, так сказать, по преимуществу. Красавиц между ними очень мало вообще, а в международных транспортах в особенности, по тому же самому правилу, что я вам об итальянских проститутках говорила: если красавица, чем замуж выйти, продажною станет, так ее совсем не надо возить на рынок куда-то за тридевять земель в тридесятое царство. Она свою цену и в ближайшем большом городе оправдает. Значит, можно установить как общее правило: это – товар для массы, низший сорт. Что может заработать такая девушка в сутки? Двадцать-тридцать, ну сорок франков при особенном, праздничном счастье, ну вот там теперь юбилей и выставка, скажем – даже пятьдесят. Так, если хозяин платит за нее агенту 3000 франков, это значит: он, самое меньшее, даже при исключительном счастье торговли, два месяца должен возвращать только затрату свою, не считая того, что женщина обходится ему содержанием. А в большом портовом городе, – ну-ка, кто поручится, что привозная проститутка, два месяца спустя по приезде, не очутится уже в больнице? Учтите характер рынка, цены и риск и увидите, что 3000 франков – сумма, которую, поклонившись, берут. Так что эти легенды о громадных деньгах, которые будто бы платятся за привозных белых рабынь, надо оставить. Это все равно – как прежде про Англию шла такая слава, что там какие-то лорды тратят безумные капиталы на то, чтобы покупать невинных девушек. Они и есть, и тратятся, но не так их много, и не так они безумно щедры, чтобы им принадлежал рынок. Если бы оно было так, то, я вам скажу, по-моему, надо было бы спасибо сказать, что оно так, а не хуже. Потому что, когда развратнику нужно истратить сотни фунтов стерлингов на то, чтобы купить невинность и гарантировать себя от судебных последствий, это еще половина горя для страны. А вот когда невинность сама предлагается к продаже за маленький золотой, как я в России видела, или за гинею, как вы можете в Уайтчапеле в любое время получить, – это чудовищный показатель, от которого не отделаешься рассуждениями ни о психопатии тех, кто покупает, ни о корыстности и порочности тех, кто продается и продает. Тут нищета работает, а – где много нищеты, разврат и не дорог, и становится общепринятым. Из предложений нищеты и растущего спроса на разврат выползает местная проституция, туземная. Ее конкуренцию тоже учитывать надо. Вон – читала я в газетах: немецкие проститутки митинг собрали и постановление вынесли – ходатайствовать, чтобы иностранкам было запрещено промышлять в Германии. Уж правильно ли, нет ли ходатайство, но, конечно, иностранки и туземные всегда друг другу мешают. Иностранка завидна туземным потому, что идет на рынке дороже, но настоящую свою высокую цену и иностранка, при туземках, взять не в состоянии. Потому что, – скажем, – когда есть выбор между пятью франками и франком, то пять франков еще иногда побеждают франк, но, если выбор между франком и десятью, то побеждает всегда франк. В Буэнос-Айресе местная проститутка идет с гостем за пезету (98 сантимов). При такой конкуренции – может ли очень дорожиться проститутка привозная? Конечно, нет. А если нет, то дешевеет и она для хозяина, как закабаленная невольница, превращается в дешевый товар. Пятифранковиками-то три тысячи франков не скоро выберешь. За пятифранковым-то гостем погоняться надо, а то он к пезете уйдет.