– Вы бывали в Константинополе?
– Нет, не случалось.
– Вот то город! Один в Европе… Что там с англичанами «жолифамщики» проделывают, – уму непостижимо.
– Кто?
– «Жолифамщики» – это наши русские моряки так прозвали тамошних «макро». Это – бич Константинополя. На каждом углу Перы вас подстерегает «жолифамщик». У каждого бойкого кафе вы замечаете сомнительных, – не то приличных, не то прямо из острога, – господ в фесках, с пронырливыми острыми глазками буравчиком и с готовностью за один наполеон сделать какую угодно мерзость – украсть, отравить, изнасиловать, что хотите. Это даже не наши рикоттары или парижские сутенеры, – это что-то хуже, «зверее». Они выныривают из каких-то подворотен, будто из-под земли; вы еще не видите самого жолифамщика, а уже голос его шепчет над самым вашим ухом: «Volez vo jolli femme?»[303]
Если его отправляют к черту, он не смущается – и лишь переходит на тот язык, по-каковски его обругали. Обругают на другом, и он на другой, обругаются на третьем, – на третий. Говорит на всех диалектах одинаково скверно и одинаково бойко. Нет формы разврата, которой не предложил бы вам жолифамщик – и, что всего курьезнее, вовсе не тоном змия-искусителя, нет, наоборот, самым деловым, озабоченным, арифметическим, можно сказать, тоном:
– Я видел, синьор, что к вам подходил Яни. Пошлите его к черту: это грязная дрянь, дурак. Что он знает? Что у него есть? Вся его клиентела – три паршивые гречанки, из которых у одной, – клянусь святою Ириною! – злейшая чахотка, а у другой муж-шантажист и любит делать скандалы… Что касается третьей, то не поздравляю я ваших детей, синьор, с наследством, которое вы им оставите, если близко познакомитесь с этою особою. А я, синьор, я моих клиенток даже не хвалю! Я только говорю: пойдите и взгляните. Да! И вы тогда поймете, какой человек Насто, и не захотите знать никого другого. И я не прошу никаких денег: деньги – если синьору что-нибудь понравится, деньги после. Пусть синьор только взглянет… Отчего вам не взглянуть, синьор? Ведь это вас не разорит – взглянуть ничего не стоит.
Люди беспардонные и опасные. Если вы не ищете приключений, то их надо обходить далеко; глухое молчание в ответ на их жужжащий шепот над ухом – единственное действительное средство от них отвязаться. Он лопочет, а вы молчите, молчите. Отстанет. Разве что дерзость скажет вслед. А уж если вы плотию слабы и пойдете на соблазны жолифамщиков, то надо с ними держать не только ухо востро, но и кулак, и револьвер наготове. Следуя за этими волками в их трущобы, как раз попадете в ловушку, откуда выйдете либо без кошелька и часов, либо вовсе не выйдете, либо придется, в счастливом случае, прокладывать себе дорогу револьвером. Так как главный элемент, на который рассчитывают константинопольские мерзавцы, торгующие живым мясом, – восточные человеки: греки, персы, армяне, левантинцы, – то и главный товар жолифамщиков – несовершеннолетние девчонки. Их дрессируют на «ремесло» с семи-восьми лет и – лет в одиннадцать – продают и пускают в дальнейший оборот. Проститутки двенадцати-тринадцати лет – самое обыденное явление в Константинополе. И такое преждевременное развращение детей даже не преследуется ни полицией, ни законом. Да и у самих-то этих несчастных – ни малейшего стыда и сожаления к себе. Напротив. Жутко вспомнить, какие сцены видать приходилось. На одной лестнице с моею квартирою такой притон был – для малолетних. Там дальше четырнадцати лет не держали: старуха! – перепродавали в Галагу, в низший разряд. Придешь к ним, бывало, – сердце вчуже надрывается: словно детская, дортуар приходской школы какой-нибудь… В куклы же играют! вы поймите… И в то же время вот этакая десятилетняя крошка, с глазами, как кофейные чашки, разыгрывает роль премьерши, знаете, этакой и бесстыдничает, как взрослая, и полна самодовольнейшей гордости собою – тем, что «я уже женщина…» Хвастовство пороком – без всякого цинизма, а скорее наивное: вот, мол, какая я умница! si jeune et si bien dêcorbe!..[304] На севере, даже и у нас в Италии, где этот порок тоже свирепствует, – видели же вы вчера маленькую Аличе! – я ничего подобного не наблюдала. Здесь все-таки понимают, что преждевременно начать свою половую жизнь для женщины великое несчастие, которое не пройдет даром ни для души, ни для тела. Там – словно знак отличия! В европейской малолетней проституции только совсем отчаянные и одичалые не несчастны – если не открыто, то хоть в глубине души. Малолетняя проститутка-левантинка – маленький зверь, которого только корми сластями да одевай поярче, и – делай с ним, что хочешь: ему все равно! Если вы видите несчастное лицо, знайте почти наверняка, что это пленница, то есть случайно заманутая в притон хохлушка или еврейка из Одессы, болгарка, македонка… Постоянный же контингент таких отравленных, загубленных бедняжек пополняется преимущественно гречанками и армянками. Современное армянское разорение бросило в ряды проституции множество женщин и детей из Азиатской Турции. Вот и моя Саломея этак-то завертелась. Отца и мать в Сассуне зарезали, а тетка продала…