– Что жеребец, все хромает?
– Хромает.
– За ветеринаром ты верхом ездил?
– Я.
– Тебе еще много работы, Пармен?
– Достаточно.
– Еще по ночам мы не ездим, как другие.
– Не ездим.
– Спать можно вволю.
– Действительно.
Иосиф, помолчав, начал снова:
– А что Арина, жена твоя, здорова?
– Здорова, что ей делается?
– А ведь я тебя вчера видел, Пармен.
– Чего-с?
– Я говорю, вчера тебя видел, как ты от тетушки коридором шел ночью.
Пармен, покраснев, молчал; Иосиф, сидя рядом, пристально смотрел на соседа и на его губы, которые целовали тетушку. Наконец Пармен промолвил:
– Видели, так уж что же таить? Отпираться не стану; только лучше вы, барин, не говорите барышне, что вы меня видели: ничего из этого не выйдет, а им конфузно будет.
– Я и не думаю говорить. А ведь она старая, тетушка-то?
– Старенька, – недовольно отозвался Пармен и заговорил о другом.
Быстрые речки шумели под шаткими мостами, но болота и лужи белели первым льдом с узором кругами.
Иосиф Григорьевич, не сгоняя все одной мысли, снова заговорил:
– А послушай, Пармен, нельзя ли мне достать?.. – и умолк.
Кучер, будто думая о том же, ухмыльнувшись, спросил, понизив голос:
– Девку?
– Да, – чуть слышно подтвердил барин.
– Это можно.
– Ты постарайся…
– Будьте покойны.
донесся басистый голос из лесу; путники остановились.
– Никак отец Петр распевает; покричать ему, а то он тут до вечера пробродит, даром проедемся.
– Он любит гулять?
– Любитель.
– Охотится?
– Так, больше бродит.
На их окрики послышался недалекий ответ и вскоре, хрустя по льду и сухим веткам, из лесу вышел в подобранном подряснике с палкой отец Петр, толстый, седой и румяный.
– Издали слышали ваше пение.
– Воспевал, воспевал; вдруг слышу конский топот, окрики человеческие, колес стукотанье, – и постремился к вам напрямик.
– А мы к вам; вы свободны?
– Свободен во Христе, свободен; милости просим. Отпустите Пармена и пройдемтесь: тут прямиком недалеко, версты полторы, по звериным тропам проведу вас, болота все застыли.
Пошли осенним, тихим лесом, вспугивая тяжелую дичь, любуясь и скользя по заиндевевшей земле. Отец Петр говорил беспрерывно, словно пьяный ясным небом, свежим ветром, холмами и лесом. Быстро шагая тяжелыми сапогами, он то останавливался, закинув голову вверх, то ломал лед палкой, то слушал низкий полет глухарей.
– Люблю, люблю! – приговаривал он и опять шагал, затягивая басом:
Перескакивая через ручей, провалился, и мелкая серебряная форель билась, выброшенная водою на лед. Мокрый, стоя в воде, ловил он рыбу руками и снова пихал осторожно толстыми пальцами под нежный лед.
– Люблю, люблю! – повторял он.
Придя домой, он сел за пианино и, широко расставляя пальцы, снова запел свой «дремучий лес».
Из двери вышла толстенькая женщина и сказала:
– А пианино, отец, я от тебя отберу.
– Дело твое.
– Дочь моя, Екатерина, вдовствующая, – представил ее отец Петр Иосифу.
Вдовушка свободно заговорила, поводя круглыми глазами и вздернутым носом.
Жила она далеко на фабрике, где жила и другая тетушка Иосифа, Марья Матвеевна, о которой тотчас и повели беседу.
– Как это мы с вами не встречались у отца? Редко посещаете, хоть и близкие соседи.
– Нет, я бываю; мы вообще редко где бываем.
– Кажется, ваша тетушка большая нелюдимка.
Обедали засветло, просто и сытно, после чего Екатерина Петровна бегло и шумно поиграла на пианино, которое грозила отобрать, попадая не на те клавиши левой рукою. Отец Петр беседовал за наливкой.
– По правде сказать, не очень я люблю у Александры Матвеевны всенощные служить. Дама она прекрасная, но не верующая, к службе все равно не выйдет, и сам будто гость, а не священнослужитель.
– Почем ты знаешь, верующая ли она? Что в церковь не ходит – еще не резон.
– Беседовал неоднократно: никакого усердия.
– Нет, уж вы все-таки приезжайте: мы вам будем очень благодарны.
– Да приеду, приеду.
Попугав голубей, снова пили чай. Екатерина Петровна играла, батюшка пел, пел и Иосиф своим высоким, сладким голосом. Мечтательно Катя промолвила:
– Что за голос, век бы слушала! Неужели вы не учились? Удивительно! Отчего вы у нас на фабрике не бываете? У нас весело.
– Не приходится как-то.
– Ко мне бы зашли.
Отец Петр добавил:
– С Виктором бы поиграли.