Много было обнаружено горячего усердия к его светлости, но дело было еще далеко до окончания: нужно было согласие умирающей Анны, но как его получить? Когда императрице поднесен был для подписания манифест о назначении принца Иоанна наследником и когда все подписавшие бумагу, кроме Бирона, выходили из спальни, Миних остановился и, держась за ручку двери, решился сказать больной: «Милостивая императрица! Мы согласились, чтоб герцогу быть нашим регентом; мы просим о том подданнейше». Больная ничего не отвечала и, когда Миних вышел, спросила у Бирона, что такое говорил фельдмаршал? Бирон не решился повторить слов Миниха и отвечал, что сам ничего не слыхал.
Миних просил за Бирона. Немцам вообще было важно, чтоб на первых порах власть осталась в руках одного из них. Барон Менгден прибегает к Бестужеву и откровенно объявляет: «Если герцог регентом не будет, то мы, немцы, все пропадем! А ведь герцогу самому о себе просить нельзя; так нельзя ли об этом как-нибудь стороною просить ее величество?» Бестужев хотя не был немцем, однако тоже боялся пропасть, если герцог регентом не будет. Бестужев сильно хлопочет, сидит ночь, пишет определение о регентстве Бирона для поднесения императрице к подписи. Бумага внесена в спальню к больной, но лежит там покойно, дело нейдет в ход. Бестужев пишет челобитную от лица всех вельмож, объявивших свое согласие на регентство Бирона, Миних первый ее подписывает, но и эта бумага остается без движения. Бестужев сочиняет позитивную декларацию и лист, «якобы вся нация герцога регентом, желает». «Трудное дело, – думает сочинитель, – снабдить декларацию подписями, Сенат и Синод ничего не знают, но все равно: те, которые подписали прежнюю челобитную, подпишут и декларацию, а на них смотря, и Синод, и Сенат подписать не отрекутся».
Наконец, девять тяжелых дней прошли: 16 октября императрица подписала назначение Бирона регентом и 17 скончалась; врачи причиною смерти объявили подагру в соединении с каменною болезнию.
ПРИЛОЖЕНИЯ К ТОМУ 20
1) Письмо к императрице Анне Иоанновне от неизвестного из Англии с жалобой на архимандрита Геннадия и священника Варфоломея. «Ревностию нашего святого закона возбужден некоторый христианин к стопам и к престолу вашего священного величества о защищении и заступлении нашей святой веры и достоинства архиереев и священников всенижайшее предложение чина того. Ибо в Лондоне обретаются два священника греческие, Геннадий-архимандрит с Варфоломеем, племянником его, которые давно уже в ересь впали, тогда, когда во время Самуила, патриарха александрийского, купно с епископом Арсением для собирания милостыни в разные страны посланы были, которую милостыню собрав, оною между собою поделились, а помянутый епископ в Великую Россию приехал, оставя товарища своего в городе Лондоне. И хотя оные от Косьмы патриарха призываны были, дабы вспоможение, собранное милостынею церкви, в убожестве обретающейся, учинили, однако повелений его слушаться не похотели и того для от упомянутого патриарха публичное запрещение и отрешение от сообщения с верными законно получили, которые, оное запрещение уничтожа, ежедневно священнодействовать дерзают и, что горше есть, претворяют себе закон (similant religionern) с великим присутствующих людей соблазном, паче же помянутый Варфоломей достоинство наших патриархов поносит и их за ничто имеет и св. литургию, от св. отец Василия, Афанасия, Иоанна Златоустого и Григория установленную, уничтожает, яко смеху достойное людское вымышление. Сие и тому подобное сказывают они с Варфоломеем дерзновенно, ибо никакого суда не опасаются, потому что под протекциею августейшего величества вашего обретаются, и из того августейшее величество ваше усмотреть можете, какую пользу святая вера наша чрез отпадших от пути истинного получить уповать может».