Дон Стефано был достойным сыном испорченного мексиканского поколения, лукавство было главной чертой его характера; о людях и вещах он всегда был дурного мнения, недоверие разъедало его душу. Слова Верного Прицела предостерегли его. Ни малейшим движением не обнаружив возвращения сознания, он стал припоминать все случившееся сним, желая уяснить себе положение, в каком он находился, и по возможности угадать, в чьи руки толкнула его злая судьба. Но это была трудная задача — во-первых, потому, что глаза его должны были оставаться закрытыми, и во-вторых, потому, что окружающие его лица, поняв его хитрость, упорно хранили молчание.
Это продолжительное молчание увеличило беспокойство дона Стефано, и он решился наконец прервать его. Широко раскрыв глаза, он пытливо обвел ими окружавшие его лица и сделал движение, как бы желая подняться.
— Как вы себя чувствуете? — спросил его Верный Прицел, наклонясь к нему.
— Я очень слаб, — жалобно ответил дон Стефано, — чувствую общую тяжесть и ужасный шум в ушах.
— Гм! — продолжал охотник. — Это неопасно; такое состояние часто бывает следствием падения.
— Так я упал? — переспросил больной, узнавший Руперто и несколько успокоенный.
— Вероятно, потому что мы нашли вас лежащим на песке, у брода Рубио.
— А! Так вы там меня нашли?
— Да, три часа тому назад.
— Благодарю вас за оказанную мне помощь — без нее, вероятно, я был бы уже мертв.
— Это очень вероятно; но не торопитесь благодарить нас.
— Отчего же? — спросил дон Стефано, навострив уши при этом двусмысленном ответе, в котором ему послышалась скрытая угроза.
— Э-э! Кто знает будущее! Никто не может ручаться за него, — ответил добродушно Верный Прицел.
Дон Стефано, рассудок которого окончательно прояснился и силы быстро восстанавливались, живо поднялся и, устремив на охотника взгляд, которым он хотел, казалось, проникнуть в глубину его души, громко проговорил:
— Однако, не пленник же я ваш!
— Гм! — проворчал охотник в ответ.
Это междометие обеспокоило больного более длинной фразы.
— Поговорим откровенно, — сказал он после некоторого раздумья.
— Ничего лучшего мы не желаем.
— Из вас троих я знаю только его одного, — продолжал раненый, указывая на Руперто, — и, как мне кажется, ничем не оскорбил его.
— Это правда, — ответил Руперто.
— Вас я никогда не видел, следовательно, вы не можете питать ко мне никакой вражды.
— Действительно, мы в первый раз встречаемся лицом к лицу.
— Остается этот индейский воин, которого, подобно вам, я вижу в первый раз.
— Все это верно.
— По какой же причине я могу быть вашим пленником?
— Этот вопрос не так легок, как вы полагаете; хотя мы, лично, не можем ни в чем обвинять вас, но не оскорбили ли вы, бродя по прериям, кого-то еще?
— Я?
— Кто же, как не вы? Не далее как сегодня ночью не вы ли старались убить человека в подстроенной для него засаде?
— Да, но этот человек — мой враг.
— Хорошо. Теперь предположите, что мы — друзья этого человека.
— Но нет! Этого не может быть!
— Почему вы так полагаете?
Дон Стефано презрительно пожал плечами.
— Вы, верно, считаете меня большим простаком, еслидумаете, что я попадусь на такую увертку.
— Но это еще не все.
— Полноте! Если бы я попал в руки этого человека, он перенес бы меня в свой лагерь, чтобы расправиться со мной на глазах у своих разбойников, для которых моя казнь была бы приятным зрелищем.
Старый охотник, говоривший до сих пор с некоторой иронией, вдруг переменил тон и стал настолько же серьезен, насколько до этого был шутлив.
— Послушайте, — сказал он, — и воспользуйтесь тем, что услышите: не дурачьте нас своей слабостью, мы очень хорошо знаем, что ваши силы почти полностью возвратились к вам; совет мой чистосердечен и дан вам с целью предупредить вас против вас же самих. Правда, что вы не пленник наш, но все же вы не свободны.
— Я вас не понимаю, — прервал его дон Стефано с потемневшим лицом.
— Никто из присутствующих здесь лиц, — продолжал Верный Прицел, — не обвиняет вас; мы не знаем, кто вы, и еще сегодня я совершенно не знал о вашем существовании. Но есть один человек, который питает к вам ненависть. Это дело можно было бы решить в честном поединке, но претензии к вам настолько сильны, что решено вас судить — и судить немедленно!
— Меня немедленно судить! — повторил дон Стефано в величайшем изумлении. — Но перед каким судом этот человек желает меня представить? Мы здесь в пустынном краю.