Ну, теперь начинаю ответы на ваши вопросы.
На первый вопрос: прочел ли я и одобрил ли, Таня вам отвечает совершенно верно. При этом считаю нужным вам заметить, что общее мое впечатление то, что вы очень хорошо пользуетесь моими записками, но что я избегаю вникать в подробности, так как такое вникание может завлечь меня в работу исправления, которой я не хочу, так что предоставляю все вам, присовокупляя только то, что в своей биографии, цитируя места из моих записок, прибавить: из доставленных мне и отданных в мое распоряжение черновых неисправленных записок*.
Теперь я занят другим и записок не продолжаю. Если буду жив, то, когда возьмусь за них, что может быть очень скоро, очень много подвинусь.
1-й вопрос: пользоваться моими записками можете сколько хотите.
2-й вопрос: продолжать намереваюсь, но едва ли кончу не только в год, но в два или три, следовательно, едва ли кончу до смерти*.
3-е. Издавать отдельно при жизни не буду. 4. Дожидаться вам меня нельзя, если ваша работа приурочена к полному собранию.
5, 6, 7.Ваша работа мне не помешает, а, скорее, поможет.
Экзамен не на офицера, а на фейерверкера я держал в Тифлисе в 1852 году*. Нет, помню в январе*. Прошение об отставке, о котором совсем не помню, вероятно, подавалось и не принято в 1853 г.*. В Ясной Поляне я был в 53 или 54-м году и оттуда поехал в Дунайскую армию, в этом же году я был произведен в офицеры*. Разбило пустой гранатой колесо пушки, которую я наводил, 18 февраля 1852 года в движении через Чечню, произведенном Барятинским.
Сейчас справлюсь, когда я произведен в офицеры, и припишу вам.
Прощайте, милый друг, целую вас, Пашу и детей.
Лев Толстой.
3 июня.
Сейчас справлялся по моим дневникам. Дело было вот как: в Тифлисе я был в 52-м году, держал экзамен на фейерверкера в январе. Там писал «Детство». Ядром разбило лафет в феврале 1853. В Россию поехал в 1854. Подавал в отставку, вероятно, в конце 1853-го.
95. Ю. Ю. Битовту
1903 г. Июля 10. Ясная Поляна.
Милостивый государь
Юрий Юлианович!
Благодарю вас за присылку вашего прекрасного издания книги обо мне*.
Так как я занялся в последнее время составлением своих записок, я просмотрел биографическую часть вашей книги и нашел ее необыкновенно полной и совершенно верной.
С совершенным уважением
готовый к услугам
Лев Толстой.
10 июля
1903.
96. С. Н. Толстому
1903 г. Июля 13. Ясная Поляна.
По сведениям от доктора*, Леночки* и других, твое здоровье не ухудшается. Доктор говорит, что эта болезнь тянется долго. Только бы ты не ослабевал; спал и ел бы достаточно. Как ни неприятно говорить о себе, своем здоровье, зная, что ты интересуешься, должен сказать, что со мной сделались на днях сердечные припадки, очень хорошие, потому что больше всякой другой болезни напоминающие о смерти, следовательно, и о настоящей жизни. Теперь после двух дней совсем прошло, и я опять более глуп и легкомыслен. Продолжаю все думать об определении жизни и подвигаюсь и радуюсь этому. Хотя тебе и лучше и мне незачем торопиться к тебе, я все-таки хочу приехать, и поскорее, чтобы застать у тебя еще Машеньку. Маша и Коля тебе всё расскажут про нас. Посылаю тебе книгу Anatole France, которая противна своей грязью, но очень не только остроумна, но и умна. Я не согласен совсем с взглядами автора, выражаемыми доктором, но рассуждения доктора вызывают на мысли и очень умны*. «La graine» я пришлю тебе после, но ее не стоит читать — длинно и мелкий шрифт*. A «Histoire comique» кто-нибудь прочтет тебе, хотя ни монахине*, ни Верочке* неудобно. Ну, прощай.
Л. Т.
97. Октаву Мирбо
<перевод с французского>
1903 г. Сентября 30/октября 13. Ясная Поляна.
Октаву Мирбо.
Дорогой брат,
Только третьего дня получил я ваше письмо от 26 мая*.
Я думаю, что каждый народ употребляет различные приемы для выражения в искусстве общего идеала и что благодаря именно этому мы испытываем особое наслаждение, вновь находя наш идеал выраженным новым неожиданным образом. Французское искусство произвело на меня в свое время это самое впечатление открытия, когда я впервые прочел Альфреда де Виньи, Стендаля, Виктора Гюго и особенно Руссо. Думаю, что этому же чувству следует приписать чрезмерное значение, которое вы придаете писаниям Достоевского и, в особенности, моим. Во всяком случае, благодарю вас за ваше письмо и посвящение. Для меня будет праздником прочесть вашу новую драму.