Его жена и друзья, зная, что я его люблю и как человека и как писателя, обратились ко мне, чтобы я, как могу, помог его и их горю, а я обращаюсь к вам с твердой надеждой, что вы сделаете, что можете, чтобы избавить его и его семью от того ужасного положения, в котором они находятся.
Я уверен, что вы не упустите случая сделать доброе дело*.
С совершенным уважением и преданностью
вашего высочества покорный слуга
Лев Толстой.
6 мая 1901.
* 33. В тульскую городскую больницу
1901 г. Июня 11. Ясная Поляна.
Горбатый мальчик, спрыгнув с поезда на станции Козловка, приполз ко мне с страшно разбитым коленом. Надеюсь, что Тульская больница не откажется принять его. Прошу передать мое почтение и просьбу А. М. Рудневу*.
Лев Толстой.
1901, 11 июня.
34. А. С. Суворину
1901 г. Июня 22. Ясная Поляна.
Дорогой Алексей Сергеевич,
Письмо это вам передаст мой молодой друг — в настоящем смысле этого слова — H. H. Ге, сын моего покойного друга и великого художника Ге, которого вы, верно, знали. Смерть Солдатенкова затормозила издание полного собрания произведений Ге, уже начатого. Колечка Ге, как я привык звать его в отличие от отца, расскажет вам, в чем дело, а мне думается, что вы, о чем я очень прошу вас, не откажетесь помочь делу*. Очень благодарю вас за напечатание прекрасной статьи Трегубова* и очень сожалею, что вы не исполнили вашего намерения, о котором мне говорил Лева*,— заехать к нам. Сделайте это на обратном пути; очень буду рад.
Желаю вам и вашей жене, которой прошу передать мой привет, здоровья и, главное, душевного спокойствия.
Лев Толстой.
22 июня 1901.
Ясная Поляна.
35. Л. А. Сулержицкому
1901 г. Июня 28. Ясная Поляна.
Я болен сейчас*, милый Суллер, но все-таки не могу пропустить без приписки*. Хорошо вы живете, как мне рассказал Павел Александрович*. Вы всегда найдете оригинальный образ жизни и хороший*. А я, как ни слаб телом, духом очень спокоен и радостен. Целую вас.
Л. Толстой.
36. А. М. Эндаурову
1901 г. Августа 1. Ясная Поляна.
Г-ну А. Эндаурову.
Я получил ваш прекрасный подарок, в котором особенно дорога мне надпись, и прошу вас передать мою живейшую благодарность всем подписавшимся*.
Лев Толстой.
1 августа 1901.
37. Г. С. Шопову
1901 г. Августа 10. Ясная Поляна.
Любезный друг Георгий,
Письмо ваше я получил уже давно* и очень был рад и благодарен вам за него, но не отвечал по нездоровью и множеству дел. Пожалуйста, продолжайте извещать меня о своем положении*. Как вы переносите заключение? Строго ли оно? Допускают ли к вам посетителей, дают ли книги? Еще известите меня о своем семейном положении. Есть ли у вас родители? Кто родные и как они относятся к вашему поступку? Не могу ли я чем-нибудь быть полезен вам? Если есть возможность, то переводите мне свои письма по-русски, а если нельзя, то пишите как можно разборчивее, чтобы можно было прочесть каждую букву. Тогда я добираюсь до смысла. Может быть, вам также трудно читать мои письма, но я думаю, что вы должны лучше понимать по-русски, чем мы по-болгарски. То, что судят вас не за причину отказа, а за неисполнение военных приказаний — это они всегда делают. Им больше делать нечего. И я истинно жалею их. И вы, находящийся в их власти и лишенный ими свободы, все-таки должны сожалеть об них. Они чувствуют, что против них истина и бог, и цепляются за все, чтобы спастись, но дни их сочтены. И та страшная революция, которую вы производите, не разбивая бастилию, а сидя в тюрьме, разрушает и разрушит все теперешнее безбожное устройство жизни и даст возможность основаться новому. Я все свои последние силы употребляю на то, чтобы служить в этом богу, и, если можно вам доставить, я бы рад был переслать вам то, что я писал об этом*.
Братски целую вас.
Лев Толстой.
10 августа 1901.
38. А. Л. Толстому
1901 г. Августа 22–23? Ясная Поляна.
Вчера, проснувшись, я опять стал думать о тебе, Андрюша, и решил, что непременно переговорю с тобой и выскажу тебе все то, что не только думаю про тебя и что чувствую, но и все то, что мы все в один голос говорим про тебя. Думаю, что, если тебе и неприятно будет услышать это, тебе будет полезно. Пожалуйста, Андрюша, выслушай, то есть прочти, что я имею сказать, внимательно и, главное, на минуту перенесись в меня и пойми, что мною руководит только желание тебе добра и что я пишу только потому, что в этом моя обязанность и что я, по всем вероятиям, скоро умру, и будет нехорошо, если умру, не высказав тебе того, что считаю нужным. Так вот вчера я, как встал, пошел наверх в библиотеку — тебя не было, — чтобы поговорить с тобой, но как вошел на лестницу, так услыхал этот дурацкий писк и крик граммофона — средство праздно и скверно убивать время, — и так стало противно в сравнении с тем серьезным и добрым чувством, с которым я шел, что я ушел вниз, надеясь, что ты сойдешь вниз проститься. Но ты пришел вниз вместе с Ольгой*, и мне при ней не хотелось говорить. Так и осталось. Но в душе у меня набралась такая потребность высказать тебе, что думаю о твоей жизни, что вот пишу.