Отчего у Вас не работает Щеглов? Это очень полезный сотрудник. Во-вторых: зачем Вы так часто стали помещать на первой странице голопупие и голоножие?* Право, публике теперь не до борделей. К тому же «Осколкам» не следует сбиваться с раз заведенной программы.
Грузинский заметно улучшается. Ежов становится хорошим в стихах. Оба что-то замолчали про семгу.
Будьте здоровы. Поклон Вашему семейству.
Ваш А. Чехов.
(обратно)Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 28 февраля 1888
383. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)*
28 февраля 1888 г. Москва.
28.
Отвечаю на Ваше письмо*, храбрый капитан. До поездки на юг или на Волгу (у меня два проекта) я непременно должен быть в Питере. Приеду, вероятно, в начале В<еликого> поста.
Теперь насчет сниматься. Короленко будет в П<етербу>рге не раньше апреля, а меня в апреле и с собаками не сыщете. Если моя физиомордия непременно нужна, то уж я не знаю, как быть. Поговорим об этом при свидании; пока могу предложить только два выхода из безвыходного положения: отложить сниманье до осени или же сняться не группой, а медальонами:
Последнее удобнее, ибо приезд необязателен, а снять портрет можно с карточки, которую вышлем и Короленко и я. Не забудьте написать мне: кто будет сниматься? Альбов, Баранцевич, Щеглов, Фофанов, Ясинский, Гаршин, Короленко, Чехов… еще кто?
Простите за самоуправство. Попав вчера в компанию «Русских ведомостей», я, не заручившись позволением, сосватал Вас и Баранцевича с музою «Русских ведомостей». Очень рады будут, если Вы согласитесь работать в этой честно-сухой газетине; по соблюдении кое-каких формальностей мне будет прислано редакцией письмо, в котором меня попросят пригласить Вас… Платят хорошо (не меньше 10 к. и аккуратно).
Откуда Вы знаете, что моя повесть — великолепная?* Говори «гоп!», когда перескочишь… Не критикуйте не читая.
Будьте здоровы. Короленко говорил, что побывает у Вас.
Погода хорошая. Через 1–2 недели прилетают грачи, а через 2–3 скворцы. Понимаете ли Вы, капитан, что это значит?
Votre à tous
А. Чехов.
(обратно)Баранцевичу К. С., 4 марта 1888
384. К. С. БАРАНЦЕВИЧУ*
4 марта 1888 г. Москва.
4 февр.
Уважаемый Казимир Болеславович*!
Редакция «Русских ведомостей», зная, что я знаком с Вами, поручила мне передать Вам, что она была бы рада получать от Вас возможно чаще небольшие очерки и рассказы в размере обыкновенного фельетона (300–600 строк). Определение гонорара зависит вполне от Вас самих.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
«Рабу»** я получил и уже прочитал. Поблагодарю при свидании*.
(обратно)Плещееву А. Н., 6 марта 1888
385. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ*
6 марта 1888 г. Москва.
6 марта.
Сегодня, дорогой Алексей Николаевич, я прочел 2 критики, касающиеся моей «Степи»: фельетон Буренина* и письмо П. Н. Островского*. Последнее в высшей степени симпатично, доброжелательно и умно. Помимо теплого участия, составляющего сущность его и цель, оно имеет много достоинств, даже чисто внешних: 1) оно, если смотреть на него как на критическую статейку, написано с чувством, с толком и с расстановкой, как хороший, дельный рапорт; в нем я не нашел ни одного жалкого слова, чем оно резко отличается от обычных критических фельетонов, всегда поросших предисловиями и жалкими словами, как заброшенный пруд водорослями; 2) оно до крайности понятно; сразу видно, чего хочет человек; 3) оно свободно от мудрствований об атавизме, паки бытии и проч., просто и холодно трактует об элементарных вещах, как хороший учебник, старается быть точным и т. д., и т. д. — всего не сочтешь… Я прочел письмо П<етра> Н<иколаевича> три раза и жалею теперь, что он прячется от публики. Среди журнальных работников он был бы очень нелишним. Важно не то, что у него есть определенные взгляды, убеждения, мировоззрение — всё это в данную минуту есть у каждого человека, — но важно, что он обладает методом; для аналитика, будь он ученый или критик, метод составляет половину таланта.
Завтра я поеду к П<етру> Н<иколаевичу> и предложу ему одну штуку. Я напомню ему двенадцатый год и партизанскую войну, когда бить француза мог всякий желающий, не надевая военного мундира; быть может, ему понравится моя мысль, что в наше время, когда литература попала в плен двунадесяти тысяч лжеучений, партизанская, иррегулярная критика была бы далеко не лишней. Не захочет ли он, минуя журналы и газеты, выскочить из засады и налететь наскоком, по-казацки? Это вполне исполнимо, если вспомнить о брошюрочном способе. Брошюра теперь в моде; она недорога и легко читается. Попы это поняли и ежедневно бомбардируют публику своими фарисейскими отрыжками. П<етр> Н<иколаевич> в убытке не будет.