Выбрать главу

Крылова, про к<ото>рого ты раньше писал, я не знаю*. Не знаю также, чего хотят от меня Суворин и Ко*. Я пишу мало, гораздо меньше, чем остальные беллетристы. Разница только в том, что я пишу чаще, а прочие толще.

Не Маслова распекал генерал, а другого военного сотрудника, к<ото>рого зовут Николаем Карловичем*.

Опиши мне свои занятия. Бываешь ли у Суворина на воскресных вечерах?

Узнай: прилично ли мне читать публично в пользу Литер<атурного> фонда*, который собирается выписать меня в Питер для участия в литературном вечере? Узнай обиняком, подходцем, не называя имен. Именно узнай, на каком счету эти вечера и не считается ли участие в них моветонством?

Отчего Маслов не пишет? Это очень талантливый парень. Прочти его военные рассказы*, и он вырастет в твоих глазах на 5 аршин.

Насчет «Будильника» узнаю*.

А за сим кланяюсь и пребываю

А. Чехов.

(обратно)

Чехову Ал. П., начало февраля 1887

227. Ал. П. ЧЕХОВУ*

Начало февраля 1887 г. Москва.

Шантажист!

Посылаю тебе счет и деньги.

Счет

Дворянину Александру Чехову.

Взято от Вас:

Фальшивый купон — 2 р. 50 к.

От голубей — 10 р.

Итого 12 р. 50

Следует с Вас:

От голубей 10 р. 60

Взято Вами» 60 к.

Итого остается Вами дополучить 1 р. 30 к.

За тобой 10 к. Надеюсь, что твоя подлая натура, склонная к скоктанию, <…> и грабежу, 10 к. мне возвратить, хотя бы ради Мишиного честного слова.

Не будь подлецом и возврати! Будь добр! Ведь на 10 коп. для перепела на 28 дней корму купить можно. Не дай ему помереть далеко от родной земли! Заплати, сволач!

Фамилии не подписываю, боясь подделки подписи.

(обратно)

Чехову Ал. П., 3 или 4 февраля 1887

228. Ал. П. ЧЕХОВУ*

3 или 4 февраля 1887 г. Москва.

Почтенный друг!

Так как ты рантье и принадлежишь к ничего не делающей петербургской золотой молодежи, то я нахожу полезным дать тебе занятие. Видишь ли: мне нужно 20 (двадцать) экземпляров сочинений Пушкина, изд. Суворина*. В Москве достать никак нельзя: всё моментально распродается.

Если ты можешь оказать протекцию и купить мне у своего благодетеля и отца (к<ото>рого ты должен уважать, как меня) означенные экземпляры не позже понедельника будущ<ей> недели и выслать их мне с кондуктором курьерского (при письме), то моментально уведомь: я вышлю тебе деньги. Похлопочи, ибо Пушкин нужен до зареза.

Ты не старший брат, а мерзавец: отчего ты не остановил своих младших братьев* от такого позорного шага, как подписка на «Солнце». Да сожжет тебя это солнце своими лучами!

Николая не вижу.

Ты ведешь с ним переписку. Напиши ему, пожалуйста, чтоб он прислал или принес мне мои новые черные штаны.

Все здравствуют и кланяются. Мать жаждет узнать, говорит ли твой Кокоша.

Я кланяюсь всем и остаюсь твой талантливый Брат

А. Чехов.

«Дневник гимназиста» мне очень понравился*. Избегай только таких фамилий, как Николенко… К чему тебе знакомые и им созвучные имена?

(обратно)

Лейкину Н. А., 8 февраля 1887

229. Н. А. ЛЕЙКИНУ*

8 февраля 1887 г. Москва.

8-го февраля.

Ну, посылаю Вам*, добрейший Николай Александрович, рассказ. Целый день мне сегодня мешали писать его, но все-таки я написал. Вообще, чувствую, что начинаю входить в норму и работать регулярнее, чем в январе.

Письмо и расписка от Фонда получены*, с комплектом же произошел маленький инцидент. Сегодня утром, когда я еще спал, посланный от Девяткина принес мне комплект* и потребовал полтинник за доставку; мои домочадцы полтинника не имели, и комплект был унесен назад. На днях пошлю за ним.

Да, Надсона, пожалуй, раздули, но так и следовало: во-первых, он, не в обиду будь сказано Л<иодору> И<вановичу>, был лучшим современным поэтом, и, во-вторых, он был оклеветан*. Протестовать же клевете можно было только преувеличенными похвалами.

Насчет курсисток*, которые ведут себя неприлично в церкви, совершенно согласен с Вами. На панихиде по Пушкине у нас в Москве* присутствовали литераторши, которые тоже вели себя неприлично. Что делать, батенька! Образование не всегда в ладу с воспитанностью, а литературность тем паче… Кстати сосплетничать: секретарь О-ва любителей словесности, изображавший собою на панихиде Общество, во всё время панихиды вел оживленные разговоры и дебаты о чем-то; сама же панихида, с точки зрения «народа», ради которого она служилась, была неказистой: пели даровые певчие, служил один священник и не горели паникадила… Всё это мелочи, но слишком заметные для тех, у кого внешность играет важную роль во всем, а таких людей у нас ведь большинство…