На какое-то мгновение я был сбит с толку этой кровью, но тут же взял себя в руки и заговорил:
— Все это крайне неприятно, Карен. Самое скверное то, что ты не знаешь, кому верить, в особенности после… Ну да это не столь уж и важно!
Последняя фраза прозвучала у меня весьма неубедительно.
— В особенности после того, как я сама пригласила вас к себе в постель вчера вечером, когда вы отвезли меня домой? — Она обтерла кровь с губы и внимательно посмотрела на запачканные пальцы. — С моей стороны это было не слишком умно, верно? Но мне кажется, я имею право иногда проявлять слабость. Просто момент для этого был неподходящий. Последний раз, когда я виделась и разговаривала с Гарретом, он сообщил мне о смерти Германа. Вообще-то он не отвечал на телефонные звонки, если знал, что я ему звоню, а если случайно поднимал трубку, то как только узнавал мой голос, тут же бросал ее на рычаг. Это были бесконечные долгие недели полнейшего одиночества для меня, Рик. Я перепуганная одинокая женщина, и по всей вероятности, природа не наделила меня железными нервами. Я не думаю, что меня можно причислить к разряду особ, неразборчивых в своих знакомствах и связях, но бывают случаи, когда женщине необходим… — Она пожала плечами и резко закончила: — Наверное, никакие объяснения тут ничего не смогут изменить!
Я извлек из бумажника записку, которую Барбара Дун получила утром, и протянул ее Карен. Она молча прочитала ее, затем вернула мне.
— Не понимаю, — вздохнула она, — почему они попросту не потребуют денег?
— Хороший вопрос. Возможно, человек, у которого находятся эти ленты, в деньгах не нуждается. Его гораздо больше интересует моральная сторона проблемы.
— Моральная?
Она с непонятным наслаждением облизнула прикушенную губу, как будто солоноватый привкус крови доставлял ей огромное наслаждение.
— Может быть, они хотят наказать Барбару Дун за ее «непристойную личную жизнь» — вроде бы так было сказано в послании?..
— Заставив ее отказаться от того, что ей очень хочется делать?
Карен Рейнер закивала:
— Понятно. Но тогда — ох! — Внезапно в ее глазах вспыхнули злые огоньки. — Вы хотите сказать, что это дело рук какого-то эмоционально неуравновешенного человека вроде меня? Который не в состоянии выслушивать эти непристойные разглагольствования о…
— Замечаю, что «непристойный» — ваше излюбленное словечко, верно?
— И оно фигурирует в записке к этой Дун? — Она неожиданно рассмеялась каким-то истеричным смехом. — Поздравляю, Рик. И — просто из праздного интереса — какого рода дела у вас с Гарретом?
— Никаких «дел» у меня с ним не было и нет, — рассердился я, — единственное, что я сделал, так это напугал его до полусмерти, заговорив об убийстве. У него хватило ума сообразить, что он окажется подозреваемым номер один, если только отнесется серьезно к этой версии. Вот почему он сразу же постарался дискредитировать вас как потенциальную свидетельницу еще до того, как сама версия дойдет до полиции. Неужели вам это не ясно?
— Крайне сожалею, Рик. — Она поморщилась. — Просто после гибели Германа все происходит с немыслимой скоростью. Я не знаю, во что верить и кому доверять. Вы считаете, что моего мужа убил Гаррет?
— Я даже не уверен, был ли убит ваш муж или же оказался жертвой настоящего несчастного случая, — честно ответил я. — И вообще-то я конкретно занимаюсь исчезнувшими магнитными лентами, а не теоретическими изысканиями.
Карен вздрогнула:
— Его убил либо Гаррет, либо кто-то нанял профессионального убийцу…
В этот момент мне вдруг пришло в голову, что каждый раз, когда мне казалось, что, вероятно, вот-вот что-то для меня прояснится, я снова был отброшен назад — на исходную позицию.
— В какой день недели произошел этот несчастный случай? — спросил я.
— В субботу, Гаррет позвонил мне по междугородному телефону среди дня, чтобы сказать о смерти Германа.
— А когда вы явились в офис разбирать его бумаги?
— Похороны состоялись во вторник, а на следующий день я уже пришла сюда. Мне необходимо было чем-то заняться. — Глаза у нее потемнели. — Стоя там в такой солнечный день, у самого края вырытой могилы, я все время думала о том, что должна испытывать горе как его вдова. Я не могла плакать о нем, но пыталась хотя бы испытывать сожаление. Но даже и этого не чувствовала. Мне стыдно в этом признаваться, но меня не покидало чувство огромного облегчения.