Мы остановились, глядя друг на друга.
Она принарядилась со времени нашей последней встречи. Хлопчатобумажное платье, выгодно подчеркивающее все ее достоинства, едва доходило ей до колен. Она была без чулок и босиком. Шею обвивали дешевые синие бусы. Лицо хранило все то же холодное, бесстрастное выражение, зеленые глаза смотрели на мир все так же цинично.
— Привет! — произнесла она своим хрипловатым голосом от которого по моему телу пробежал трепет. — Чего надо?
Стараясь придать голосу твердость, я ответил:
— Ты знаешь, чего мне надо.
Она бросила на меня изучающий взгляд, потом отступила в сторону.
— Зайди-ка лучше и поговорим об этом.
Я прошел вслед за ней в убогую маленькую комнату. На столе стоял треснувший кофейник и две грязные чашки. Жестяная пепельница, переполненная окурками, дополняла сервировку.
Под моим неотступным взглядом она прошла к поломанному креслу и опустилась в него. Ее платье при этом задралось до самых бедер, а когда Рея закинула ногу за ногу, мелькнули голубые трусики.
— Ты вроде собирался ждать, пока я приду к тебе?
Она потянулась за пачкой сигарет, лежащей на столе.
— Сколько? — хрипло спросил я. — Брось сигарету. Говори сколько, и давай начинать.
Она прикурила сигарету и издевательски усмехнулась.
— Ишь, как тебя скрутило!
Дрожащей рукой я достал из кармана две стодолларовые бумажки и бросил их ей на колени.
— Давай за дело!
Она взяла деньги и посмотрела на них с ничего не выражающим лицом, потом подняла глаза на меня. Я надеялся увидеть в них огонек алчности, на крайний случай удовольствия, но вид холодного лица-маски моментально привел меня в уныние.
— Интересно, за что же это? Две сотни баксов! У тебя не все дома?
Это были самые правдивые слова, которые от нее мне доводилось слышать, но я не обратил на них внимания. Я желал ее со страстью, которая пугала меня, но не мог отступить. Я вытащил остальные три сотни и швырнул ей. Хотя вожделение и толкало меня к ней я никого так не ненавидел, как ее в этот момент.
— Это больше, чем ты стоишь, но все равно бери, — сказал я грубо. — А теперь давай-ка…
Нарочито медленно она сложила пять бумажек и положила их на стол. Откинувшись на спинку кресла и не спуская с меня взгляда, она медленно выпустила дым из тонких ноздрей.
— Было время, когда я ложилась за доллар, — сказала она. — Было время, когда я ложилась за двадцать долларов. Было даже время, когда я ложилась за сто долларов. Когда несколько лет торчишь в камере, есть время подумать. Я знаю, чего хотят мужчины. Я знаю, чего тебе от меня надо, и это у меня есть. Но я также знаю, чего хочу — денег, не сто долларов, и не пятьсот, и даже не пять тысяч. Я хочу настоящих денег! В этой стране водятся старые жирные дураки, сидящие на миллионах. Да, да, я считаю на миллионы. Я найду такого старого жирного дурака и продам свое тело за миллионы, то есть за настоящие деньги, пусть даже это будет не сразу.
Она презрительно указала пальцем на деньги, лежащие на столе.
— Забери их. Дешевка! Я не раздвину ног, пока не найду типа с деньгами, какие мне надо.
Я стоял и молча смотрел на нее, не зная, как поступить.
— Тебе не нужны пятьсот долларов?
— Твои пятьсот долларов — нет!
Похоть так одолевала меня, что я утратил остатки гордости.
— Но почему же нет? Пятьсот долларов за полчаса. Давай бери деньги и за дело!
— Ты слышал, что я сказала, мистер Бриллиантовый Карр!
Я замер и в изумлении уставился на нее.
— Что ты сказала?
— Я знаю, кто ты. Фел докопался. Он записал номер твоей машины и навел справки в Парадиз-Сити. Там ты довольно известная фигура, верно, Бриллиантовый Карр?
Красный огонек тревоги загорелся в тумане безумия, окутывавшего мой мозг, предупреждая: надо бежать от этой женщины и больше не встречаться с ней, но я уже не мог рассуждать разумно, и через секунду красный огонек потускнел и погас.
— Какая разница, кто я, — возразил я. — Я такой же, как и все остальные мужчины. Бери деньги и раздевайся.
— Если ты не берешь их, детка, возьму я, — раздался голос у меня за спиной.
Я резко обернулся и увидел Фела, подпирающего косяк двери и смотрящего на меня с гнусной улыбочкой. Его вид раздул искру уже знакомой мне ярости, и он, должно быть, понял это по моим глазам.
— Легче, парень, — сказал он. — Я на твоей стороне. Эта сука только разыгрывает из себя недотрогу. Хочешь, сейчас она станет шелковая.
Рея проворно вскочила на ноги, схватила деньги и скомкала их в кулаке.
— Только подойди, ты, зараза! — закричала она. — И я вырву твои проклятые гляделки!
Он рассмеялся.
— И ведь вырвала бы, — сказал он мне. — Что, если нам поостыть немного и потолковать по-свойски? Мы тут уже о тебе говорили. Можно было бы поладить. Как насчет обмена кое-каких камушков, с которыми ты имеешь дело, на…
Я изумленно уставился на него.
— Что скажешь, кореш, — продолжал он спокойно. — Она согласится. Рея сама все и придумала, когда выяснилось, кто ты. Без камушков ты ее не получишь. Давай договариваться.
— Бери деньги, — сказал я ей.
Она язвительно улыбнулась, качая головой.
— Я передумала. Мне пригодятся пятьсот баксов, даже если они и твои. И не пробуй их отнять. Мы с Фелом запросто тебя успокоим. Обдумай хорошенько предложение Фела. Если хочешь получить мое тело, то только в обмен на бриллианты. Не за один бриллиант, а за целую кучу. Подумай, а пока убирайся отсюда.
Я взглянул на Фела и увидел у того в руках короткий железный ломик.
— Даже и не пробуй, кореш, — сказал он. — Я запросто раскрою тебе башку. В прошлый раз тебе удалось застать меня врасплох, но сейчас этот номер не пройдет. Так что не следует горячиться. А теперь катись!
Он посторонился, освобождая мне дорогу. Я ненавидел его. Ее я ненавидел еще больше, но одновременно желал каждой клеткой своего тела.
Я вышел и, вдыхая насыщенней смогом воздух, зашагал к своей машине. Не помню, как доехал до отеля.
Я полностью пришел в себя лишь лежа на постели, когда утренний свет посеребрил цементную пыль на стекле окна моего номера. Меня переполняло безнадежное уныние. Даже Рея зовет меня Дешевкой! Боже, как я ненавидел ее. Мне вдруг захотелось покончить с собой. Лежа на кровати и спрашивая себя — а почему бы и нет, — я не желал давать этой женщине время мучить меня и дальше.
Но как это сделать?
Снотворное?! Но у меня оставалось только шесть таблеток. Выброситься из окна? Я могу свалиться кому-нибудь из прохожих на голову на этой шумной улице. Я осмотрелся.
Здесь не было ничего, способного выдержать мою тяжесть, если вдруг я надумаю повеситься. Машина!
Да! Я сяду в машину, разгонюсь и врежусь в дерево. Так и сделаю!
Соскочив с кровати, я зашарил по карманам, ища ключи от машины. Куда я их дел? Обведя комнату диким взором, я увидел их на пыльном столе. Едва я сделал шаг в том направлении, зазвонил телефон. Какое-то время я колебался, потом сорвал трубку с рычага.
— Ларри, мой дорогой мальчик!
Черное облако уныния рассеялось при звуке голоса Сидни Фремлина. Чувствуя, как весь дрожу и обливаюсь потом, я упал на кровать.
— Привет, Сидни, — голос мой напоминал карканье.
— Ларри, ты должен вернуться!
По его голосу я сразу догадался, что Сидни в каком-то серьезном затруднении. Его интонации наводили на сравнение с пчелой, которая попала в бутылку и жужжит как сумасшедшая.
— В чем дело?
Я вытер пот со лба тыльной стороной ладони.
— Ларри, золотко, я просто боюсь говорить все по телефону. Какой-нибудь отвратительный субъект может нас подслушать. Ты просто обязан вернуться. Миссис П. хочет продать… ты сам знаешь что. Сам я не справлюсь. Только ты, умница, мог бы это уладить. Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать, правда, Ларри? Это абсолютный, страшный, полнейший секрет! Ну скажи, ты понял?
Миссис П!
Я медленно перевел дыхание, мысленно перенесясь на пять лет назад, когда успешно провел свою крупнейшую для фирмы Сидни Фремлина сделку с бриллиантами.
Миссис Генри Джексон Плессингтон, жена одного из богатейших торговцев земельными участками во Флориде — а богаче и не бывает, — пожелала бриллиантовое колье. Она была давним клиентом «Люс и Фремлин». До моего поступления к ним Сидни продал ей несколько мелочей, среди которых не было ничего по-настоящему ценного. Но когда на сцене появился я и, познакомившись с ней, узнал, насколько богат ее муж, я тут же увидел возможность сбыть ей что-нибудь грандиозное. Когда я сообщил о своем замысле Сидни, тот страшно разволновался, не без основания заметив, что я слишком честолюбив Мне пришлось пустить в ход все свое обаяние, чтобы очаровать эту немолодую уже женщину, убеждая, что она достойна носить только все самое лучшее.