Говоря так, неумолимый сержант дошел до командира, встряхнул без всякой пощады субъекта, которого тащил за собою, и быстро перевернул его на спину.
Несчастный испустил болезненный стон и закрыл глаза.
— Жейер! — вскричал Мишель с ужасом.
— Самолично, командир. Порядочный мошенник, честное слово! Что с ним делать?
— Прострели ему голову, это убийца, он заслужил смерть.
— Понял, командир, не занимайтесь им больше, лучше извольте оказать помощь бедной дамочке.
Мишель бросился к баронессе, укоряя себя в том, что так долго оставлял ее без пособия в ее опасном положении.
Сержант лукаво поглядел ему вслед и, когда убедился, что начальник не обращает на него более внимания, насмешливо, по своему обыкновению, пробормотал:
— Убийца-то он убийца, но прострелить ему голову — ни-ни! Не смешно вовсе и скоро кончено. Надо, чтоб он почувствовал приближение смерти; это утешит дамочку. Бедняжка, такая красивая, такая добрая, не гнусность ли подстрелить ее как куропатку!
Бормоча, таким образом, сержант исподтишка следил взором за движениями Мишеля; когда же он удостоверился, что тот поглощен уходом за раненой и не думает о нем вовсе, то удалился потихоньку, волоча за собою несчастного банкира и повторяя с насмешливым выражением любимую свою фразу:
— Мы посмеемся.
Он шел медленно, озираясь вокруг с пристальным вниманием и порой взглядывая наверх, как будто искал чего-то и найти не мог.
— Вот что мне надо! — вскричал он, наконец, с движением удовольствия, обратившись к банкиру, который опять жалобно застонал. — Потерпи, молодец, я позабочусь о тебе, — сказал он тоном таким грозным, что несчастный содрогнулся.
Он выпустил ногу раненого, у которого опять вырвался стон, и подошел к высокому дереву, черешне со стволом в пятнадцать футов высоты, совершенно гладкой и без ветвей.
Сержант осмотрел это дерево с очевидным удовольствием и снял с себя тонкую, но прочную веревку, которая обмотана была у него вокруг пояса.
— Что значит быть предусмотрительным! — проворчал он. — Вот моя веревочка и кстати пришлась.
Размотав веревку, он привязал камушек к одному концу и перебросил его через одну из вертикальных ветвей черешни; камушек упал по другую сторону, и сержант потянул веревку, а когда конец оказался в двух или трех футах от земли, он навязал на нем петлю с величайшим тщанием.
Вдруг в кустарнике произошел шум.
Паризьен поднял голову.
Сержант Петрус и человек восемь стрелков выбежали на прогалину.
— Та, та, та! Милости прошу, — сказал Паризьен шутливо.
— Благодарю! Что вы тут хлопочете?
— Как видите, товарищ, устраиваю виселицу, чтобы рассчитаться с этим господином, — ответил Паризьен, указывая на банкира, буквально лежащего врастяжку на земле.
— Вот фантазия! Что это за субъект?
— Всмотритесь-ка лучше. — Петрус ткнул его ногою.
— Банкир Жейер! — сказал он.
— Собственною особою к услугам вашим… для некоторого развлечения, — подтвердил Паризьен все более и более насмешливо. — Но как попали вы сюда, товарищ?
— Услышал два выстрела, друг любезный, а командир Мишель был здесь, разумеется, это испугало меня, и я бросился на поиски.
— Вы хорошо сделали, сержант, сперва стрелял вот этот человек, а потом я.
— Да, да, я узнал звук вашего ружья. И командир не ранен?
— К счастью, нет, но этот негодяй ранил и, пожалуй, убил прелестную даму, с которою командир беседовал в то время по-дружески.
— Что вы говорите?
— Правду.
— Как! Этот подлец стрелял в баронессу фон Штейнфельд?
— Как в кролика — да, товарищ, пройдите немного дальше, и вы найдете бедную женщину, лежащую в дупле мертвого дерева.
— Бегу сейчас, бедная женщина! — вскричал Петрус. — Надеюсь, вы не помилуете этого мошенника?
— Кажется, не похоже на это, — ответил Паризьен посмеиваясь.
Знаком, запретив волонтерам следовать за ним, Петрус помчался по направлению, указанному ему зуавом.
Тот спокойно принялся опять за свое дело с помощью уже волонтеров.
Прогалина, где остановился зуав, имела порядочный объем; до войны она была центром большой порубки леса, что доказывалось множеством помеченных для срубки деревьев и пней, торчащих из земли; срубленные деревья были очищены от ветвей и сложены в кучу, совсем готовые для перевоза. Нагрянула война, работы остановились, и, разумеется, бревна и ветви лежали тут в ожидании лучших дней.