Сержант Петрус вышел из трактира минутой раньше.
— Ну что, командир, — спросил Оборотень, потирая руки, — как вы находите моих новобранцев?
— Я в восторге от них, любезный. Где вы открыли такое редкое собрание головорезов?
— Это моя тайна. Я мог бы представить вам вдвое, втрое больше, но эти, что называется, на подбор, за каждого я ручаюсь головой: да вы их увидите на деле, как удачно выразился Влюбчивый. Кстати, он смельчак, каких мало, я поручаю его вашему особенному вниманию в случаях трудных.
— Да, с этими молодцами, я думаю, сделать кое-что можно.
— Вы сделаете все, что захотите, они никогда не отступят.
— Какое горе, что ружей у нас нет хороших.
— Правда, но ничего тут не поделаешь, по крайней мере, на первый случай.
— Почему так? — спросил Петрус, садясь возле Мишеля.
За сержантом вошли два вольных стрелка, которые вели трактирщика. Достопочтенный этот муж казался сильно встревоженным: с самого утра жизнь его висела на волоске.
— Что это вы говорите, друг мой? — спросил Мишель.
— Говорю, любезный капитан, что обещал вам приятную неожиданность, не правда ли?
— Правда, так что ж?
— Я исполню свое обещание немедленно, вот и все, полагаю, что доставлю вам удовольствие.
— Посмотрим, что это.
— Потерпите минутку, наш хозяин исполнит мое обязательство.
— Ровно ничего не понимаю.
— Какое же было бы удовольствие, если б вы понимали? Подойдите, любезнейший.
Вольные стрелки подтолкнули трактирщика ближе к столу.
— Любезный хозяин, — продолжал Петрус самым тихим и ласковым тоном, — вы самый сговорчивый и наиболее снабженный запасами трактирщик во всей провинции, это, несомненно. Потрудитесь же немедленно снабдить нас известным количеством шаспо и патронов, поторопитесь, пожалуйста, нам некогда ждать.
— Вы шутите, сержант Петрус! — вскричал Мишель.
— Ни крошечки не шучу! Я говорю серьезно. Знайте одно, капитан, что в торговых оборотах никто не смыслит более трактирщиков, в военное время они продают все и торгуют всем, только за них надо уметь взяться.
Трактирщик позеленел, он дрожал всем телом.
— Слышали вы меня? — обратился к нему Петрус. Бедняк пытался было отвечать, но не мог; язык, словно прилип у него к гортани.
— Помните одно, приятель, — продолжал сержант, — если я не дал повесить вас два часа назад, то вовсе не из жалости: вы негодяй, недостойный помилования. Моя цель была узнать, где вы спрятали три фургона с оружием, боевыми припасами и амуницией, которые третий корпус вынужден был оставить во время своего прохода через эту деревню. Если в пять минут эти три фургона не очутятся запряженные у двери, вас вздернут, клянусь вам.
— Ради самого Бога, сударь, не погубите меня, пощадите! — вскричал трактирщик, бросаясь на колени.
— Уведите этого человека, — приказал Петрус сурово, — если в пять минут он не укажет вам тайника, где скрыл фургоны, вы повесите его вместо вывески, а тогда уж я сам пойду на поиски.
Вольные стрелки принудили трактирщика встать на ноги и увели его из залы.
Мишель и товарищи его не могли опомниться от изумления.
— Неужели это правда? — вскричал Мишель.
— Уверяю вас, что да.
— Но вы-то как успели открыть эту тайну?
— Самым простым образом: вчера я перехватил письмо этого почтенного трактирщика к прусскому командиру, который так зорко наблюдает за нашим лагерем.
— Мерзавец! — воскликнул Паризьен, стукнув по столу кулаком.
— Совершенно так. Я прикинулся, будто не знаю, что он сделал подобное предложение неприятелю, но письмо у меня тут, в случае надобности я пущу его в ход. Не сознается он добровольно, мы ничего не потеряем, в письме объяснено все и доставляются подробнейшие сведения.
— Этого негодяя надо повесить сейчас же, измена его очевидна; оставить ему жизнь было бы ошибкой.
— Это мнение Людвига, которому, разумеется, все это дело сообщено мною. Признаюсь вам, однако, что если он добровольно исполнит наше требование, я склонюсь к помилованию: не хочется марать рук этой гнусной кровью. Впрочем, вы можете быть спокойны, этот конец от него не уйдет, подлецу суждено быть вздернутым. Эхе! — вдруг вскричал он. — Лошадиный топот! Что я вам говорил? Ошибся я?
— Действительно, это настоящее чудо, вот и три фургона, — сказал Мишель, вставая.
— Ну, я прощаю молодцу, он не долго кобенился. Пойдемте поглядеть, что в них, полагаю, это любопытно.
— Ей-Богу, прелюбопытно! Один вы, друг Петрус, способны доставлять такие приятные неожиданности.