Прежде всего Польша; эта основанная на грабеже и угнетении крестьян дворянская республика находилась в состоянии полного расстройства; ее конституция делала невозможным какое-либо общенациональное действие и в силу этого обрекала страну на положение легкой добычи соседей. С начала восемнадцатого столетия Польша, по выражению самих поляков, держалась беспорядком (Polska nierzadem stoi); иностранные войска непрерывно оккупировали всю страну или проходили через нее; она служила им постоялым двором и трактиром (karczma zajezdna, как говорили поляки), при этом, однако, они, как правило, забывали об оплате. Уже Петр Великий систематически разорял Польшу, его преемникам оставалось только протянуть руку к добыче. И для этого у них был к тому же такой предлог, как «принцип национальностей»[14]. Польша не являлась однородной страной. В те времена, когда Великороссия попала под монгольское иго, Белоруссия и Малороссия нашли себе защиту от азиатского нашествия, присоединившись к так называемому Литовскому княжеству. Это княжество впоследствии добровольно объединилось с Польшей[15]. С тех пор, вследствие более высокого уровня цивилизации Польши, дворянство Белоруссии и Малороссии сильно ополячилось, а в XVI веке, когда в Польше господствовали иезуиты, православных русских подданных Польши вынуждали присоединяться к римско-католической церкви. Это давало великорусским царям желанный предлог для притязаний на территорию бывшего Литовского княжества, как на национальную русскую область, угнетенную, однако, Польшей, хотя, по крайней мере малороссы, по мнению виднейшего современного слависта Миклошича, говорят не просто на одном из русских диалектов, а на вполне самостоятельном языке; другой предлог для вмешательства состоял в том, чтобы в качестве защитников православия выступить в пользу православных униатов[16], хотя последние давно уже примирились со своим положением по отношению к римско-католической церкви.
За Польшей лежала другая страна, которая, казалось, окончательно пришла в состояние полного распада, — Германия. Со времени Тридцатилетней войны германская Римская империя являлась государством лишь номинально. Власть имперских князей все более приближалась к полному суверенитету; их право не повиноваться воле императора, заменявшее в Германии польское liberum veto, было по условиям Вестфальского мира открыто гарантировано Францией и Швецией[17]; таким образом, усиление центральной власти в Германии было поставлено в зависимость от согласия заграницы, весьма заинтересованной в том, чтобы не допустить этого усиления. К тому же, Швеция в силу своих завоеваний в Германии являлась членом Германской империи, имела место и голос в имперском сейме. В каждой войне император обнаруживал немецких имперских князей в числе союзников своих чужеземных врагов, каждая война, таким образом, являлась в то же время и междоусобной войной. Почти все более крупные и средние имперские князья были подкуплены Людовиком XIV, и экономически страна была настолько разорена, что без этого ежегодного притока французских денег, шедших на подкуп, не было бы вообще никакой возможности сохранять в стране деньги как средство обращения [См. Gulich. Geschichtliche Darstellung des Handels u. Jena 1830, 2. Band, S. 201–206[18].]. Поэтому император давно уже искал опору своей
власти не в самой империи, которая лишь вводила его в расходы и ничего не приносила, кроме забот и тревог, а в своих австрийских — немецких и ненемецких — наследственных владениях. И рядом с австрийской династией постепенно уже начинала возвышаться в качестве ее соперницы прусская династия.
Таково было положение дел в Германии ко времени Петра Великого. Этот действительно великий человек — не чета Фридриху «Великому», покорному слуге преемницы Петра Екатерины II, — первый в полной мере оценил исключительно благоприятное для России положение в Европе. Он ясно — гораздо яснее, чем это было сделано в его так называемом завещании, составленном, по-видимому, каким-то эпигоном[19], — разглядел, наметил и начал осуществлять основные принципы русской политики как по отношению к Швеции, Турции, Персии, Польше, так и по отношению к Германии. Германия занимала Петра больше, чем любая другая страна, за исключением Швеции. Швецию он должен был разбить; Польшу он мог захватить, стоило ему только протянуть руку; до Турции было еще слишком далеко; но стать твердой ногой в Германии, занять там такое положение, которое так широко использовала Франция и использовать которое у Швеции не хватало сил, — это было для него главной задачей. Он делал все, чтобы путем приобретения какой-либо немецкой территории сделаться немецким имперским князем, но тщетно; ему удалось лишь ввести систему брачных союзов с членами немецких княжеских фамилий и использования в интересах дипломатии внутренних раздоров в Германии.
14
Характеризуя политику царской России по отношению к Польше XVIII в., Ф. Энгельс употребляет термин, ставший выражением одного из принципов внешней политики правящих кругов бонапартистской Второй империи (1852–1870). Этот так называемый «принцип национальностей» широко использовался господствующими классами крупных государств в качестве идеологического прикрытия своих завоевательных планов и внешнеполитических авантюр. Не имея ничего общего с признанием права наций на самоопределение, «принцип национальностей» был направлен на разжигание национальной розни, на превращение национального движения, особенно движения малых народов, в орудие контрреволюционной политики соперничающих между собой крупных государств. Разоблачение «принципа национальностей» см. в памфлете К. Маркса «Господин Фогт» (настоящее издание, т. 14, стр. 502–551) и в работе Ф. Энгельса «Какое дело рабочему классу до Польши?» (настоящее издание, т. 16, стр. 156–166).
15
Речь идет о Великом княжестве Литовском — феодальном государстве, образовавшемся в начале XIII века. С середины XIII по начало XV в. под власть литовских князей подпали украинские, белорусские и западнорусские земли. Осуществляя захват этих земель, литовские феодалы использовали ослабление их, вызванное татаро-монгольским нашествием, феодальной раздробленностью и усобицами, а также стремление населения к объединению для отпора монгольским завоевателям.
Первая попытка объединения Польши и Литвы была сделана в 1385 г., когда оба государства заключили между собой так называемую Кревскую унию с целью главным образом совместной борьбы против возраставшей агрессии со стороны Тевтонского ордена. Уния предусматривала инкорпорацию Великого княжества Литовского в состав Польши и насильственное введение в Литве католичества. До середины XV в. уния несколько раз распадалась и возобновлялась. Постепенно уния превращалась из оборонительного союза в союз польских и литовских феодалов против украинского и белорусского народов. В 1569 г. была заключена Люблинская уния, согласно которой Польша и Литва образовали одно государство под названием Речь Посполитая; Литва сохраняла автономию.
16
17
18
G. Gulich. «Geschichtliche Darstellung des Handels, der Gewerbe und des Ackerbaus der bedeutendsten handeltreibenden Staaten unserer Zeit». Bd. 2, S. 201–206, Jena, 1830 (Г. Гюлих. «Историческое описание торговли, промышленности и земледелия важнейших торговых государств нашего времени». Т. 2, стр. 201–206, Йена, 1830).
19
Имеется в виду фальшивый документ, использовавшийся западноевропейскими политиками и публицистами для антирусской пропаганды. Версия о наличии «Завещания Петра Великого» была выдвинута на Западе еще в 1797 году. В 1812 г. содержание этого мнимого завещания было изложено в книге Лезюра «О росте русского государства от его возникновения до начала XIX века» (Lesur. «Des progres de la puissance russe, depuis son origine jusqu'au commencement du XIX-e siecle». Paris. 1812), а в 1836 г. этой фальшивке была придана форма документа в изданных Гайярдэ «Мемуарах кавалера д'Эона» (Gaillardet. «Memoires du chevalier d'Eon»). В XIX в. в Западной Европе было широко распространено убеждение в том, что «Завещание» является либо подлинным документом Петра I, либо составлено по поручению его преемников.