— Теперь все ли у вас есть? — спросил он с насмешкой.
— Кажется. Но ваша карета настоящий походный магазин.
— Да, в ней есть всего понемногу. Но вот мы приехали, — прибавил он, увидев, что карета остановилась. — Помните, что вы не должны сами начинать, а делать только то, что я вам скажу. Это решено, не правда ли?
Француз отворил дверцу — карета действительно остановилась перед монастырем бернардинок. Два или три человека зловещей наружности бродили около монастырского здания, несмотря на их притворное равнодушие, в них легко можно было узнать шпионов. Француз и его товарищ догадались об этом, они вышли из кареты с равнодушием, так же хорошо разыгранным, как и равнодушие шпионов, и подошли к двери, которая отворилась и затворилась за ними с поспешностью доказывавшей, как мало доверяла привратница людям, оставшимся на улице.
— Чего вы желаете, сеньоры? — вежливо спросила привратница, поклонившись им, как знакомым.
— Любезная сестра, — отвечал француз, — будьте так добры, доложите настоятельнице о нас и попросите ее удостоить нас разговором на несколько минут.
— Еще очень рано, брат мой, — отвечала привратница, — я не знаю, может ли наша матушка принять вас в эту пору.
— Скажите ей только мое имя, сестра моя, я убежден, что она без всякого затруднения примет нас.
— Сомневаюсь, брат мой, повторяю вам: еще очень рано; однако я ей доложу, чтобы услужить вам.
— Я глубоко признателен вам за эту доброту, сестра моя.
Привратница вышла из гостиной и просила подождать ее.
Во время ее отсутствия, француз и его товарищ не обменялись ни одним словом; впрочем, это отсутствие продолжалось не более нескольких минут.
Не говоря ни слова, привратница сделала знак посетителям следовать за ней и провела их в ту комнату, куда мы уже вводили читателя и где настоятельница их ждала.
Она была бледна и казалась озабочена; она движением руки пригласила посетителей садиться и молча ждала, чтобы они заговорили; они, со своей стороны, как будто ждали, чтоб она осведомилась о причине их посещения: но так как она медлила, это молчание угрожало продолжаться долее. Ралье решился прервать его.
— Я имел честь, — сказал он, почтительно поклонившись, — послать вам вчера с моим слугой письмо, в котором предупреждал вас о моем посещении.
— Да, кабальеро, — отвечала она тотчас, — я действительно получила это письмо, и ваша сестра Елена готова ехать с вами тотчас, как вы изъявите желание; однако позвольте мне обратиться к вам с просьбой.
— Говорите, если я могу сделать вам угодное, поверьте, я с удовольствием воспользуюсь этим случаем.
— Я не знаю, кабальеро, как мне объясниться; то, что я желаю сказать вам, так странно, что я, право, боюсь заставить вас улыбнуться. Хотя донна Елена только несколько месяцев в нашем монастыре, она так сумела заслужить любовь всех окружающих своим очаровательным характером, что ее отъезд огорчает всех нас.
— Вы меня делаете очень счастливым и очень гордым, говоря таким образом о моей сестре.
— Эти похвалы служат выражением самой строгой истины, кабальеро; мы все очень огорчены, что ваша сестра оставляет нас. Однако я не решилась бы передавать вам наши сожаления, если бы очень серьезная причина не заставила меня считать обязанностью сказать вам об этом.
— Я слушаю вас, хотя заранее угадываю, что вы скажете мне.
Настоятельница взглянула на него с удивлением.
— Вы угадываете? О, это невозможно, сеньор!
Француз улыбнулся.
— Сестра моя Елена — как это обыкновенно случается в монастырях — выбрала одну из своих подруг, которую она любит больше других, в свои наперсницы — так ли это?
— Как, вы это знаете?
Ралье продолжал, улыбаясь:
— Эта молодая девушка, столь любимая не только Еленой, но и вами, и всей вашей общиной, девушка восхитительная, кроткая, робкая, любящая, вследствие большого несчастья, помешалась; но ваши попечения возвратили ей рассудок. Вы старательно сохраняете эту тайну, в особенности от ее опекуна, который, мало того что присвоил ее состояние, хочет еще похитить ее счастье, принудить ее выйти за него замуж.
— Сеньор! Сеньор! — вскричала настоятельница, вставая с удивлением, смешанным с испугом. — Кто вы? Вы знаете то, что я считала скрытым от всех.
— Кто я? Брат Елены, то есть человек, которому вы должны верить вполне. Успокойтесь же и позвольте мне кончить.
Настоятельница в сильном волнении села на свое место.
— Продолжайте, кабальеро, — сказала она.
— Опекун донны Аниты — так, кажется, зовут молодую девушку — или по подозрению, или по какой-нибудь другой причине написал вам вчера, чтобы вы приготовили ее обвенчаться с ним в самом непродолжительном времени, то есть через двадцать четыре часа; после получения этого рокового письма донна Анита погружена у глубокое отчаяние, которое еще увеличивает внезапный отъезд моей сестры, единственного друга, перед которым она может свободно изливать свое сердце; но вы, сударыня, так праведны и так добры, вам известно, что Господь может, по своему желанию, расстраивать злые планы и заменять горесть радостью. Не был ли у вас вчера дон Серапио де-ла-Ронда.