Пока они плыли, сыщик передал спутникам свое предположение о том, что маркиза была убита и зарыта в саду «заколдованного дома», где он открыл свежую могилу.
— Да у нас нет врача для медицинского осмотра, на случай, если мы отроем тело убитой, — спохватился мировой судья.
— А вот он, легок на помине, — возразил следователь.
В самом деле, доктор Иригойен, увидав следственную комиссию, направлявшуюся к «заколдованному дому», сел с сыном в лодку и присоединились к ней.
По указаниям парижского сыщика, они осмотрели пустой дом. На столе все еще стояли бутылка и пустой стакан. Оба доктора Иригойена, отец и сын, попробовав жидкость, находившуюся в бутылке, подтвердили, что это сильное наркотическое средство.
Полицейский комиссар, воспользовавшись пером и чернильницей, находившимися на столе, стал писать протокол.
В это время сыщик собрал валявшиеся на полу бумажные клочки и наклеивал их на лист белой бумаги.
— Что это вы делаете? — спросил его следователь.
— Прочтите, — ответил ему тот.
Это была та бумага, которую, как читатель помнит, маркиза Жермандиа разорвала в порыве негодования, отказавшись ее подписать.
Сомнения после этого уже не могло быть. Преступником был маркиз Жермандиа. Вскоре могила на лужайке была разрыта, и перед взорами изумленных зрителей предстал труп молодой женщины в белом платье, тело было в совершенном разложении, но волосы уцелели: они были совершенно схожи с волосами маркизы Жермандиа; наконец, на правой руке было найдено золотое обручальное кольцо с следующей надписью внутри: «Танкред, Леона, 25 мая 1848 года». На теле задушенного матроса была найдена рабочая книжка на имя Марциала Северина. Тело молодой женщины было крепко опутано веревками, связывавшими ее по рукам и по ногам, что служило явным доказательством, что она была заживо погребена!
Протокол подписали все члены полиции, доктор Иригойен и его сын. Так было констатировано, что маркизы Жермандиа более нет в живых.
— Теперь, — сказал сыщик, — половина моей задачи исполнена. Остается мне отправиться в Африку и постараться арестовать преступника прежде, чем до него дойдет слух о сделанных нами открытиях.
Действительно, вследствие испрошенных им в тот же день из Парижа полномочий, он выехал в Байонну и, четыре дня спустя, уже плыл в Алжир на трехмачтовом корабле, который перевозил в африканскую колонию переселенцев из земли басков.
Едва прибыл он в Алжир, как, не теряя ни минуты, отправился к генерал-губернатору.
Губернатор уже получил предписание от министра юстиции содействовать во всем сыщику. Он дал ему отряд солдат и все устроил для того, чтобы тот на другой день мог выступить внутрь страны, к тому месту, где находился маркиз.
Но когда на другой день сыщик уже садился на лошадь, чтобы отправиться в путь, его потребовали к губернатору, и он там узнал, к крайнему своему прискорбию, что три дня перед тем маркиз Жермандиа застрелился в своей палатке. Подробности об этом событии были только что получены губернатором.
Полковник получил перед этим письмо из Франции, которое его очень огорчило; впрочем, с некоторого времени он казался весьма озабоченным. На другой день по получении письма, которое он тут же уничтожил, ночью, когда все в лагере спали, полковник лишил себя жизни, пустив себе два заряда из револьвера прямо в лицо. Он был так обезображен этими двумя выстрелами, что его узнали только благодаря мундиру и кольцу, которое он всегда носил на мизинце левой руки.
Сыщик удалился в отчаянии, он готов был рвать волосы на себе от злости, что ему не удалось арестовать полковника. Смерть преступника прекращала все преследования.
Неделю спустя, бедный сыщик отбыл назад во Францию, пристыженный, как лисица, которую надула курица.
За два дня перед тем, ночью, двое незнакомцев тайно пробрались в Арзев, к берегу моря, и сели на судно испанских контрабандистов.
Один из этих незнакомцев был маркиз, другой — его преданный слуга Себастьян.
Стало быть, оба, муж и жена, находились в обоюдном заблуждении насчет смерти другого и бежали оба по разным направлениям.
Извещая об этом событии маркизу, которая уже дней десять как устроилась в Париже, на улице Монтель, доктор Иригойен прибавлял в виде постскриптума: «Не радуйтесь слишком этой смерти, сударыня; кто знает, не сделал ли ваш муж то же самое, что и вы; можно всего ожидать от человека подобного закала».