Человек, с которым дон Мигуэль сторговался, не кто иной, как разбойник из Кентукки по прозванию Шакал; по-видимому, его очень опасаются в городах на индейском рубеже и в степях, словом висельник, готовый на всякое преступление — лишь бы только хорошо платили.
— Я его знаю, — сказал Валентин, нахмурив брови.
— Тем лучше, значит, не стоит больше и говорить о нем.
— Это будет лишнее.
— Чтобы легче исполнить задуманное дело, этот бездельник условился с другим злодеем такого же толка как и он сам, по названию Линго; настоящего его имени не знают и предполагают, что он француз.
— Я и этого знаю, — возразил Валентин глухим голосом.
— Все было подготовлено, чтобы по окончании проклятого дела пуститься немедленно в путь. Так оно и было; но выслушайте, сударь, вот еще что: в продолжение десяти дней дон Мигуэль провожал лично гнусный караван, но по истечении этого срока он внезапно возвратился назад, и уверяют, что он и до сих пор в Луизиане. Сеньор дон Мигуэль Тадео де Кастель-Леон человек тонкого ума, чрезвычайно способный и сверх того одаренный необыкновенным искусством изменять по желанию черты своего лица и делаться неузнаваемым. Вот, сударь, что я узнал в эти три дня. Находите ли вы, что время не потеряно?
— Конечно нет, вы сделали более, чем я мог предвидеть. Я никак не рассчитывал на такой утешительный результат, но вы ничего мне не говорите о моем друге, доне Грегорио Перальта, ни об обстоятельствах, при которых вы с ним встретились?
— Что до этого, государь мой, это было дело случая. Спросите сеньора дона Грегорио; он лучше меня вам объяснит это. Я нахожу только, что тут есть нечто подозрительное, и признаюсь, это меня положительно тревожит, как все, чего я не понимаю.
— Это и со мною происходит, — сказал дон Грегорио.
— Объяснитесь, друг мой; то, что вам может казаться непонятным, растолкуется простым образом, если мы все четверо примемся логически разбирать это дело.
— С готовностью передам вам все. Я дня два как возвратился в Батон-Руж из дальнего путешествия на индейские границы. В продолжение моей поездки я вполне убедился, что дети нашего несчастного друга находятся в Соноре, брошенные разбойниками где-то на расстоянии двадцати миль около Уреса. Приняв намерение ехать в этот город, я вернулся в Батон-Руж с тем, чтобы приготовить все необходимое для такого дальнего путешествия. Утром вчера я оканчивал свой завтрак, как пришел незнакомый человек и просил о нем доложить по поводу важного дела. Назвался он доном Антонио Пейрасом.
Хозяин гостиницы приказал этого человека отвести в мою комнату.
— Милостивый государь, — сказал он мне на чистом испанском языке, — я ваш соотечественник, частный секретарь консула Чили в Новом Орлеане. Консул, узнав, что вы возвратились в Батон-Руж, прислал меня к вам сказать, что две личности — один француз, лесной бегун, другой индейский вождь Арокан — прибыли несколько дней назад в Новый Орлеан и что эти люди, по имени Валентин Гиллуа и Курумилла, осведомлялись о вас у консула. Не зная причин, которые заставляли этих людей разыскивать вас, консул приказал мне предупредить вас, чтобы вы могли принять необходимые меры.
Все было сказано с непринужденностью и равнодушием человека, исполняющего поручение совершенно для него незанимательное.
Между тем я внимательно рассматривал незнакомца.
Взгляд его был откровенен, осанка благородна.
Я поверил его словам и отпустил его, сделав вид, что не придаю никакого значения словам его.
Из предосторожности я приказал за ним издалека следить, но через десять минут он уехал на пароходе в Новый Орлеан.
Спустя два часа я последовал за ним.
Приехав, я немедленно отправился к консулу, хорошо мне знакомому, чтобы поблагодарить его.
Он изумился, выслушав меня. Сказал, что не имеет секретаря и что хотя хорошо знает о вашем прибытии в Новый Орлеан, но не мог о том меня уведомить по той причине, что не имел понятия, где я нахожусь.
Кто же этот человек? Кто прислал его? Зачем он приходил? Вот три вопроса, которые я задавал и задаю себе, но не могу разрешить.