— Что скажете про другой голос? Голос Делии, находящейся у подножия дуба?
Она медленно подняла голову и довольно долго смотрела на меня, ничего не произнося.
— Отец был прав, — наконец прошептала она, — это должно быть какое-то перевоплощение. Они абсолютно одинаковы.
— О чем это вы?
— Их голоса… — В ее глазах читалось подлинное недоумение. — Их совершенно невозможно различить…
— Вы хотите сказать, что голос Делии тождествен голосу Марты?
— Да… — Она энергично закивала. — Это меня пугает, лейтенант.
— Имеется альтернативное объяснение, — хмыкнул я, — и весьма простое. На этой ленте записан голос Марты.
— Голос Марты?
Она с минуту недоуменно глядела на меня.
— Но это бы означало, что она находилась вместе со Слоукомбом в комнате, когда работал магнитофон.
Очевидно, до нее дошло все значение сказанного, потому что ее шелка затрепетали.
— И что, она его убила?..
— Совершенно верно, — холодно произнес я, — есть масса вопросов, которые я хочу задать Марте прямо сейчас.
— Но вы не можете, — быстро заговорила Джастин, — она же…
— Спит. — Я усмехнулся: — И будет спать до полудня. Так мне сказал доктор. Потому что ее старшая сестра предусмотрительно одурманила ее лошадиной дозой снотворного!
— Что вы хотите сказать? — рассердилась Джастин. — Я сделала то, что считала необходимым для Марты в тот момент, не могла же я знать…
Я нетерпеливо махнул рукой, она внезапно замолчала.
— Меня волнует только одно, — я повысил голос, — Марта не в состоянии отвечать на вопросы в течение ближайших шести-семи часов, и, как я полагаю, это весьма удобно для кого-то. Беда в том, что пока я не могу решить — для Марты или для вас.
Ее глаза с такой яростью глянули на меня, что я безошибочно определил: в этот момент в ее голове промелькнуло несколько десятков самых мучительных видов смерти для меня. Она с явным трудом взяла себя в руки и заговорила спокойным голосом:
— Могу я идти, лейтенант?
— Почему нет?
Я мысленно заключил пари сам с собой, когда она двинулась к выходу, и выиграл его, когда Джастин остановилась у порога и оглянулась.
— Я вам уже раз сказала, лейтенант, что вы сукин сын, — задумчиво произнесла она, — но только сейчас сообразила, что это неверно.
— Благодарю вас.
— Правда заключается в том, что вы трудно распознаваемый сукин сын, — заявила она еще более задумчиво, — а это колоссальная разница.
Джастин выскользнула в коридор, я же повернулся к Сэнджеру и убедился, что его брови явно стремятся добраться до края шевелюры.
— Одно несомненно, лейтенант, — произнес он почти благоговейно, — жалованье вам достается нелегким путем!
— Судя по тому, как складываются дела, я серьезно подумываю о том, что мне надо вежливо попросить Делию перебраться назад, в ее обитель у подножия старого дуба, — угрюмо пробормотал я, — как одна девица сказала морячку, хватит — значит хватит для одной ночи. Так что почему бы нам не убраться отсюда, Эд?
— Вы только что произнесли волшебные слова, — просиял он, — я доставлю магнитофон и «дипломат» в ваш офис где-то около двенадцати, пойдет?
— Вы настоящий денди, приятель, — заверил я его, — сам я не рассчитываю появиться в офисе раньше ленча.
Эд с треском захлопнул крышку магнитофона и взял его в одну руку, второй схватил «дипломат», мы двинулись вниз по лестнице.
— Эй, — произнес я задумчиво, уже открывая входную дверь, — кое-чего не хватает.
— Теперь он спохватился! — простонал Сэнджер.
— Керосиновой ламы! — весело сообщил я. — Что вы с ней сделали?
— Какой такой керосиновой ламы?
— Из той комнаты, разумеется!
— Я не видел никакой лампы.
Он взглянул на второго парня, ожидая подтверждения, тот энергично закивал:
— Там не было никакой керосиновой лампы, лейтенант, во всяком случае, когда мы прибыли. Может быть, она там была, когда вы проникли в помещение в первый раз?
— Теперь я вспоминаю, что никакой керосиновой лампы там не было.
— Ну… — Голос Сэнджера звучал успокаивающе. — Ночь была напряженная, лейтенант, и вам необходимо хорошенько выспаться, вы заслужили это.
Дождь прекратился, стих штормовой ветер. Полумрак занимающейся зари превратил дорогу в блестящую ленту, кое-где окрашенную в розовый цвет.
Сэнджер глубоко вздохнул и расправил плечи.
— Утром всегда хочется жить! — сказал он с улыбкой. — Особенно таким утром!
— Говорите про себя, приятель, — буркнул я, залезая в свой «остин-хили» и отметив, что розовая заря ухитрилась перекрасить кожаные сиденья.