— А вы ее помните?
Она рассмеялась:
— Они быстро меняются. Чак вечно то влюбляется, то разочаровывается. Честно говоря, не знаю, как ему это удается.
— Девушка темноволосая, — поддел я.
— Я редко захожу в офис. Занимаюсь у Чака торговлей, но не по найму, чтобы не быть связанной и иметь свободное время, так меня больше устраивает.
— Что вы продаете?
— Всякую всячину. Чак предпочитает разное калифорнийское или западное барахло. У него хороший сбыт и здесь, и на восточном побережье.
— Поэтому он был на уик-энде в Нью-Йорке?
Она кивнула:
— У него несколько собственных поставщиков с Запада, очень для него ценных.
— А какого именно рода товар?
— Разный. — Она задумалась. — От черных сатиновых рубашек с вышитой золотом вашей собственной монограммой до искусственных паучков-шутих, чтобы подкладывать в коктейль. Вы не поверите, лейтенант, сколько народу все еще покупает эту дребедень.
— А как насчет масок из папье-маше?
— То же самое. Недавно была большая партия.
— Особенно масок Микки и Дональда, и, в частности, в Солнечной долине.
Она удивилась:
— Откуда вы знаете?
— У меня там приятель живет, — припомнил я того парнишку. — Только он мне сказал: вы с братом их не продавали, а раздавали.
— Ну, Чак не настолько великодушен, — усмехнулась она. — За маски было кем-то щедро заплачено. Но не спрашивайте меня, кому это захотелось отметить Рождество в августе!
— Таким образом, клиент, купивший маски, попросил вас раздать их в долине бесплатно.
— Чак говорил, это было одним из условий покупки — раздать их всем детям в долине. Их там пара сотен, и к концу дня я была как выжатый лимон! Да еще эта жара.
— Вы знаете имя клиента?
Она покачала головой и внимательно посмотрела на меня:
— Почему это для вас так важно, лейтенант?
— У меня еще нет полной уверенности. Вы слышали про тамошние волнения?
— Что-то по поводу организации сборщиков фруктов, а хозяева их не пускают? В тот день было много всякой болтовни, но было так жарко, что я, боюсь, не обратила внимания.
— Сборщики собираются устроить в среду марш протеста через самую сердцевину долины. Хозяева намерены твердо их не пустить. Все это может кончиться очень скверно: вплоть до убийств. Вы бы смогли опознать убийц среди пары сотен людей в масках?
Она застыла в изумлении:
— Какой ужас! Я уверена, Чак и понятия не имел…
— При складывающихся обстоятельствах, надо полагать, он не станет возражать, если я задам ему несколько вопросов? Где он живет?
— У него квартира в новом высотном здании на Четвертой улице, номер 501, восьмой этаж.
— Отлично. — Я допил спиртное и поднялся. — И за виски тоже спасибо.
— Ерунда. Вам это было нужно. Хотите увидеться со Стефани? Она должна выйти из ванной.
— Не беспокойтесь. Вы только что ее реабилитировали, так что с этим можно подождать.
Она поглядела на меня с сомнением:
— Порой, лейтенант, вы словно куда-то мысленно исчезаете.
— Порой мне бы хотелось куда-то скрыться от самого себя, — произнес я задумчиво. — Но пусть будет так, как есть. В сущности, я очень правдив. Возможно, в этом и проблема.
Неплохо было бы добавить еще, как с ними нелегка, и как трудно побороть животные инстинкты, и насколько легче им поддаваться. Но я не рассчитывал на адекватный отклик, поэтому промолчал. Может, представится случай поговорить об этом позже, когда схлынут дела поважнее.
Дорога от Пайн-стрит к новому зданию заняла не больше десяти минут. Поднявшись в лифте на восьмой этаж, я подумал: надо было бы проверить номер квартиры. На этаже их было две, и жильцы здесь считали недостойным себя вешать на двери таблички с именами. «Да плевать, — подумал я, — шансов у меня пятьдесят на пятьдесят», — и нажал на звонок ближайшей двери.
За дверью долго возились с ключами и замками, потом ее открыли, и мне в голову ударил миллион децибел тяжелого рока, нос уловил безошибочный запах. Там явно была вечеринка с каким-то отребьем, где любому нормальному человеку инсульт грозил в первые же минуты.
— Вовремя явился. Тут как раз мужиков не хватает. Все ползают по стенам, и конец. В отключке. На ногах не стоят. Проходи раздевайся. Сейчас все групповуху любят.
Она стояла в дверях, завернувшись в громадное полотенце и выразительно поводя голубыми глазами. Ее желтые волосы были собраны в какую-то кривобокую чалму, которая пыталась свалиться при очередном повороте головы. Конец полотенца покоился на груди, правда, ноги стояли довольно устойчиво.