Мужчина сильный, доведенный до слез, признает себя побежденным; он изнемогает под тяжестью несчастия: борьба становится для него более невозможной; поэтому слезы, которые он проливает, падают, капля за каплей, на его сердце и обжигают его как раскаленное железо. Плакать — самая ужасная мука, на какую только может быть осужден мужчина с сердцем и умом!
Дон Тадео плакал. Дон Тадео, Король Мрака, который улыбаясь глядел в лицо смерти, который остался жив по какому-то чуду, железная воля которого разбивала все, что противилось исполнению его намерений; он, который одним словом, одним движением управлял тысячами людей, склонявшихся перед его прихотью, он плакал.
Этот человек плакал! Слабый, растерянный, он плакал как ребенок! Испуская подобно хищному зверю страшный рев, от которого грудь его готова была разорваться, он был принужден сознаться наконец, что существует только одна высшая воля на свете, одна единственная сила, сила Божия!
Но дон Тадео не принадлежал к числу людей, которых долго может приводить в уныние горесть, как бы велика ни была она; с яростью в глазах, сжигаемых горячкой, он встал гордый и ужасный.
— О! Еще не все кончено! — закричал он. Проводя рукою по лбу, орошенному холодным потом, он прибавил:
— Надо собраться с мужеством! Я должен спасать народ, прежде чем думать о моей дочери! Семейные привязанности должны идти после обязанностей государственного человека; будем продолжать наше дело.
Он позвонил, явился дон Грегорио. С одного взгляда он увидел опустошение, которое горесть произвела в душе его друга, но он заметил также, что Король Мрака победил в себе чувства отца.
Было около семи часов утра. Просители наполняли уже все залы дворца.
— Каковы ваши намерения на счет генерала Бустаменте? — спросил дон Грегорио.
Дон Тадео был спокоен, холоден, бесстрашен; всякий след волнений исчез с его лица, которое имело в эту минуту белизну и твердость мрамора. Сидя за столом, по которому он небрежно стучал костяным ножом, дон Тадео выслушал этот вопрос с озабоченным видом человека, погруженного в серьезные размышления.
— Друг мой, — отвечал он, — вчера мы свалили дона Панчо Бустаменте и развеяли его честолюбивые иллюзии; к несчастью, мы достигли этого такими средствами, о которых я сожалею, потому что победа наша стоила жизни многим. Поверьте мне, что я сделал это не затем, чтобы захватить место дона Панчо. Если бы я покусился на это, я был бы в свою очередь изменником, и страна, избегнув одной опасности, только попала бы в другую, не менее важную.
— Но вы единственный человек, который…
— Не говорите этого, — перебил дон Тадео, — я не признаю за собою права заставлять моих сограждан разделять со мною идеи и планы, которые могут быть очень хороши, по крайней мере я считаю их такими, но с которыми, может быть, они не согласны. Дон Панчо, хотевший поработить нас, уничтожен; стало быть, моя миссия завершена. Я должен предоставить народу право свободно избрать человека, который отныне будет заботиться об его интересах и управлять им.
— Но кто же говорит вам, друг мой, что этот человек не вы?
— Я! — отвечал дон Тадео твердым голосом. Дон Грегорио сделал движение удивления.
— Это вас удивляет, не правда ли, друг мой? Но как вы хотите, а это так… Вчера я разослал нарочных по всем направлениям, чтобы никто не обманулся на счет моих намерений; я забочусь только о том, чтобы сложить с себя власть, эту ношу, слишком тяжелую для моих плеч; я хочу сделаться честным человеком и снова начать жизнь, из которой, — прибавил он с улыбкой сожаления, — я, может быть, не должен был бы выходить.
— О! Не говорите таким образом, дон Тадео! — с живостью вскричал дон Грегорио. — Вы навсегда заслужили признательность народа.
— Все это дым, друг мой, — отвечал дон Тадео с иронией, — почему вы знаете, доволен ли народ тем, что я сделал? Кто нам докажет, что он не предпочитает рабства? Народ — взрослый ребенок, который требует, чтобы его всегда водили на помочах… Не восхвалял ли он своих притеснителей, не воздвигал ли памятников своим тиранам?.. Но кончим этот разговор, мое решение принято, ничто не может поколебать его.
— Но… — хотел прибавить дон Грегорио. Дон Тадео остановил его жестом.