— Еще одно слово, — сказал он, — для того, чтобы быть государственным человеком, надо идти по предпринятому пути одному, не иметь ни детей, ни родных, ни друзей, считать людей пешками шахматной игры, — словом, не чувствовать порывов своего сердца; иначе может прийти такая минута, когда, или из усталости, или по другой причине, властитель против воли поддается эмоциям и тогда погибнет; тот, кто имеет власть, должен походить на человека только по наружности.
— Что же хотите вы делать?
— Прежде всего я намерен отослать Бустаменте в Сантьяго. Хотя этот человек и заслужил смерть, но я не хочу взять на себя ответственность за его осуждение: довольно крови было пролито по моим приказаниям… Бустаменте поедет завтра с генералом Корнейо и сенатором Сандиасом; эти два человека не выпустят его; их выгоды требуют, чтобы он молчал; впрочем, у него будет довольно многочисленный конвой на тот случай, чтобы, чего я впрочем не ожидаю, сообщники преступника не вздумали освободить его.
— Ваши приказания будут в точности исполнены.
— Это последние, которые вы получите от меня, друг мой.
— Отчего же?
— Оттого, что сегодня же я передам вам власть.
— Но… друг мой…
— Ни слова, прошу вас, я так решил; теперь проводите меня к этому бедному французу, который так благородно, с опасностью для жизни, защищал мою несчастную дочь.
Дон Грегорио безмолвно пошел провожать своего друга.
По приказанию дона Грегорио, граф де Пребуа-Крансэ был помещен в удобной комнате, где его окружили самым заботливым уходом. Состояние его здоровья было весьма удовлетворительно; он чувствовал себя гораздо лучше.
Посещение дона Тадео принесло Луи большое удовольствие. Трангуаль Ланек не ошибся; по счастливой случайности, кинжалы только скользнули по телу; лишь потеря крови причинила слабость, которую чувствовал молодой человек; раны его начали уже затягиваться, и через два-три дня он снова мог начать свой прежний образ жизни.
Луи был одет, лежал в большом кресле и читал, когда дон Тадео и дон Грегорио вошли в его комнату. Дон Тадео с живостью подошел к нему и сжал его руку.
— Друг мой, — сказал он ему с жаром, — сам Бог поставил вас и вашего товарища на моем пути.
При этих дружеских словах, глаза молодого человека засверкали, и легкая краска выступила на бледных щеках.
— Зачем приписывать такую высокую цену тому немногому, что я мог сделать, дон Тадео? — сказал он. — Увы! Я отдал бы всю мою жизнь, чтобы сохранить вам донну Розарио.
— Мы найдем ее, — энергически возразил дон Тадео.
— О! Если бы я мог сесть на лошадь, — вскричал молодой человек, — я уже давно летел бы по следам ее!
В эту минуту дверь отворилась, и слуга сказал дону Тадео несколько слов шепотом.
— Пусть он придет! Пусть он придет! — вскричал Король Мрака с волнением и, обратившись к Луи, который с удивлением глядел на него, прибавил. — Мы узнаем новости.
Вошел индеец. Это был Жоан, человек, которого Курумилла не захотел убить.
Глава XLVII
ЖОАН
Одежда, покрывавшая индейца, была запачкана грязью, разодрана колючими растениями. Видно было, что он бежал быстро и по ужасным дорогам.
Жоан поклонился скрестил руки на груди и бесстрастно ждал вопроса.
— Брат мой принадлежит к храброму племени Черных Змей? — спросил дон Тадео.
Воин сделал головою утвердительный знак. Дон Тадео знал индейцев; он долго жил между ними, ему было известно, что они говорят только в случае крайней необходимости; поэтому безмолвие индейца не удивило его.
— Как зовут моего брата? — продолжал он. Индеец гордо поднял голову и отвечал:
— Жоан; я ношу это имя в память вождя бледнолицых, которого я убил в битве.
— Хорошо! — возразил дон Тадео с печальной улыбкой. — Брат мой вождь знаменитый в своем племени.
Жоан улыбнулся с гордостью.
— Брат мой, без сомнения, пришел из своей деревни; у него, конечно, есть дела с бледнолицыми и он меня просит, чтобы я сделал справедливую расправу между ним и теми, с кем он имел дело.
— Отец мой ошибается, — отвечал индеец резко, — Жоан не требует помощи ни от кого: когда он оскорблен, копье отомстит за него.
Дон Грегорио и Луи с любопытством следили за этим разговором, в котором не понимали ни слова, потому что еще не угадывали, чего хочет дон Тадео.
— Пусть извинит меня брат мой, — сказал он, — однако он должен же иметь какую-нибудь причину, чтобы явиться ко мне?
— Есть причина, — сказал индеец.
— Пусть же брат мой объяснится.