— Объяснитесь, вождь, умоляю вас, — вскричал дон Тадео, — мы теперь как на горячих угольях… мы желаем знать, каким образом враги так хорошо узнали о наших намерениях?
— Я вам уже сказал, что следовал за воинами Антинагюэля и должен признаться, что иногда опережал их; третьего дня на восходе солнца токи и его воины, все вместе с той бледнолицей женщиной, которая, без сомнения, должна быть Гекубу, злым духом, приехали в долину, где происходило возобновление договоров. Ползя как змея в высокой траве, я притаился в двадцати шагах от них. Как только Черный Олень приметил великого токи ароканов, он поскакал к нему. Подозревая, что во время своего совещания эти два человека скажут что-нибудь такое, что после пригодится нам, я приблизился как можно ближе, чтобы не потерять ни слова из их разговора; таким образом они, не подозревая ничего, сообщили мне свои планы.
— Какие планы? — с живостью спросил дон Грегорио. — Разве они намерены напасть на нас?
— Бледнолицая женщина заставила Антинагюэля поклясться, что он освободит ее друга.
— О! О! — сказал дон Грегорио. — Это намерение не так легко выполнить, как они думают.
— Брат мой ошибается.
— Как?
— Солдаты должны проходить ущелье.
— Без сомнения.
— Там-то Антинагюэль нападет на бледнолицых со своими воинами.
— Что же нам делать? — вскричал дон Грегорио.
— Конвой будет истреблен, — с унынием прибавил дон Тадео.
Курумилла молчал.
— Я знаю вождя, — сказал граф, — он не оставит друзей своих в затруднительных обстоятельствах, не придумав средства избавить их от опасности, о которой сам объявил им.
— Но, — возразил дон Тадео, — к несчастью, эта опасность неизбежна, в Сантьяго нет другой дороги кроме этого проклятого ущелья; его непременно придется проезжать, а в нем пятьсот решительных человек могут изрубить в куски целую армию.
— Все равно, — продолжал настойчиво молодой человек: — я опять повторю то же, что сказал вождь воин искусный, у него ум находчивый, и я уверен, что он знает, как избавить нас от этой опасности.
Курумилла улыбнулся французу и сделал ему утвердительный знак.
— Ну, видите, не прав ли я? — вскричал Луи: — говорите, вождь, не правда ли, вы знаете средство избавить нас от этого опасного прохода?
— Я этого не утверждаю, — отвечал ульмен: — но если мои бледнолицые братья согласятся позволить мне действовать, я берусь расстроить планы Антинагюэля и, может быть, вместе с этим найду средство освободить молодую девушку с лазоревыми глазами.
— Говорите, говорите, вождь! — с живостью вскричал граф. — Объясните нам, какой план вы придумали; эти кабальеро совершенно полагаются на вас; не так ли, господа?
— Да, — отвечал дон Тадео, — мы вас слушаем, вождь.
— Но пусть братья мои прежде подумают, — возразил Курумилла, — они должны предоставить мне право руководить экспедицией.
— Даю вам слово, ульмен, — сказал дон Грегорио, — что мы будем делать только то, что вы велите нам.
— Хорошо! — сказал Курумилла. — Пусть же мои братья слушают.
И нимало не медля, он описал составленный им план, который, как и надо было ожидать, получил всеобщее одобрение. Особенно граф и дон Тадео пришли в восторг и обещали себе прекраснейшие результаты.
Когда собеседники приняли последние меры и во всем условились, было уже очень поздно. Все они имели нужду в отдыхе для того, чтобы приготовиться к отважной экспедиции, сопряженной со столькими опасностями. Особенно Курумилла, не спавший несколько дней, буквально падал от усталости.
Один Луи как будто не чувствовал потребности собраться с силами; он готов был тотчас же отправиться в путь. Но благоразумие требовало посвятить несколько часов сну и потому, несмотря на протесты графа, все разошлись.
Молодой человек, принужденный против воли повиноваться увещаниям своих опытных друзей, удалился с досадой, обещая себе мысленно не позволить им забыть час, назначенный для отъезда.
Как все влюбленные, не будучи в состоянии видеть свою возлюбленную, Луи утащил с собой Курумиллу, чтобы по крайней мере иметь утешение поговорить с ним о ней. Но бедный ульмен был так утомлен, что едва успев улечься на циновке, служившей ему постелью, погрузился в такой глубокий сон, что молодой человек потерял всякую надежду разбудить его.
Мы должны сказать к чести Луи, что он легко примирился с этой неприятностью, рассудив, что от Курумиллы зависит успех дела и что ему необходимо быть бодрым. Он вздохнул с сожалением и дал возможность ульмену спать сколько он хочет.