Однако Жоан спрятал кинжал, которого индейцы даже не искали, в том убеждении, что пленник бросил свое оружие.
Смерть Черного Оленя, одного из самых уважаемых воинов, произвела величайшее смятение между ароканами. Один ульмен немедленно принял начальство вместо него. Жоана и одного чилийского солдата, захваченного в плен в предыдущей битве, отослали в лагерь Антинагюэля.
Токи очень был огорчен, получив известие о смерти Черного Оленя; он потерял не только друга, он лишился помощника.
Происшествия этой ночи распространили испуг в рядах индейцев. Чтобы подкрепить мужество своих воинов, Антинагюэль решился сделать пример и принести в жертву пленных Гекубу, духу зла. Эти жертвоприношения, мы должны признаться, ныне становятся все реже и реже между окасами, но они должны иногда прибегать к ним, когда хотят поразить ужасом своих врагов и доказать им, что решились вести с ними беспощадную войну.
Время уходило; армия должна была идти вперед, и потому Антинагюэль приказал, чтобы жертвоприношение было совершено без всякого отлагательства.
На некотором расстоянии от лагеря главные ульмены и воины составили круг, в центре которого был воткнут предводительский топор токи. Пленники были привезены из презрения на лошадях без хвоста и без ушей. Жоан, как самый виновный, должен был подвергнуться смерти последний, для того, чтобы он мог быть свидетелем казни своего товарища и таким образом заранее предвкусить ожидавшую его участь. Однако ж, несмотря на то, что в эту роковую минуту все как будто оставили мужественного индейца, он не оставлял надежды на спасение.
Пленный чилиец был храбрый солдат, хорошо знавший ароканские нравы, а следовательно и участь, ему назначенную, и при всем том решившийся умереть мужественно.
Несчастного сняли с лошади и поставили возле топора, повернув лицом к чилийским границам, чтобы он почувствовал более сожаления, переносясь мыслью в свое отечество, которого не должен был увидеть никогда. Ему дали в руку связку маленьких палочек и одну большую острую палку, которой он должен был рыть яму и втыкать в нее одну за другой маленькие палочки, произнося имена ароканских воинов, убитых им во время его жизни.
На каждое слово, которое произносил солдат, прибавляя к нему эпиграмму на своих врагов, окасы отвечали страшными проклятиями. Когда все палочки были воткнуты, Антинагюэль подошел к своей жертве и сказал:
— Инок храбрый воин; пусть он засыплет эту яму землей, чтобы слова и мужество, которые он выказывал во время своей жизни, остались погребены на этом месте.
— Хорошо, — отвечал солдат, — но скоро вы узнаете, что чилийцы имеют еще более храбрых солдат нежели я!
И он беззаботно засыпал яму землей. Токи сделал ему знак стать возле топора. Солдат повиновался. Антинагюэль поднял свою палицу и разбил ему череп. Несчастный упал, но еще не умер и судорожно изгибался. Тогда два колдуна бросились на него, разрезали ему грудь и вырвали сердце, которое подали, еще трепещущее, токи. Антинагюэль высосал из него кровь, потом передал ульменам; они по очереди последовали его примеру.
В это время воины бросились на труп и изрубили его в несколько минут; сделав дудки из костей убитого, они взялись за руки и, воткнув его голову на пику, начали плясать, распевая страшную песню, которой аккомпанировали этими ужасными дудками.
Последние сцены этой варварской драмы упоили окасов свирепой радостью; они вертелись и ревели как безумные, забыв второго пленника, которому предстояла такая же участь.
Но Жоан не дремал, несмотря на свою бесстрастную наружность; в то время, когда страшная сатурналия достигла высшей степени восторга, он счел минуту благоприятной, кольнул свою лошадь и ускакал во весь опор по долине.
Несколько минут в стане ароканов происходил неописанный беспорядок, которым Жоан искусно воспользовался, чтобы еще более увеличить быстроту бега своей лошади. Наконец окасы опомнились от изумления, которое причинила им его отчаянная решимость спасти свою жизнь, и бросились за ним в погоню.
Жоан все скакал. Он скоро приметил с испугом, что расстояние между ним и догонявшими все уменьшалось ужасным образом. Ему попалась жалкая кляча, которая едва дышала, между тем как окасские воины были на быстрых скакунах. Он понял, что если будет продолжать скакать на лошади, то неминуемо погибнет.
Проезжая мимо пригорка, который был так крут, что лошади не могли ехать по нему, Жоан с быстротой соображения храбрых людей угадал, что это место представляло единственную возможность на спасение и приготовился к последнему усилию. Он направил свою лошадь как можно ближе к пригорку и приподнялся на ней стоя.