Потом Валентин отрезал два древка от копий и сделал крест, который поставил на могилу. Исполнив эту обязанность, молодые люди стали на колена и прошептали краткую молитву за спасение душ этих людей, которых они оставляли навсегда и из которых один был их преданным другом.
— Прощай! — сказал Валентин, вставая. — Прощай, Жоан! Покойся в мире в этом месте, где ты доблестно сражался; воспоминание о тебе не изгладится из моего сердца.
— Прощай, Жоан! — сказал граф в свою очередь. — Покойся в мире, друг наш; твоя смерть была отомщена.
Цезарь следовал со вниманием за движениями своих господ; в эту минуту он поставил передние лапы на могилу, обнюхал землю, только что взрытую, и два раза плачевно завыл.
У молодых людей сердца разрывались от горести; они молча сели на лошадей и, бросив последний прощальный взгляд на то место, в котором покоился храбрый арокан, удалились. Позади них коршуны опять принялись за свой пир, на минуту прерванный.
Происходит ли это от влияния обстоятельств, наших собственных мыслей или наконец от какой-нибудь другой неизвестной причины, ускользающей от анализа, но в жизни нашей бывают часы, когда какая-то необъяснимая грусть внезапно овладевает нами, как будто бы мы вдохнули ее в воздухе. Оставив поле битвы, молодые люди находились именно в этом странном расположении духа. Они ехали угрюмые и озабоченные друг возле друга, не смея сообщить один другому мыслей, омрачавших их душу.
Солнце быстро склонялось к горизонту; вдали чилийская армия исчезала в пыли дороги. Молодые люди мало-помалу повернули направо, чтобы приблизиться к горам и ехали по узкой тропинке, проложенной на довольно крутой покатости лесистого холма.
Цезарь, который большую часть дороги по своей привычке составлял арьергард, вдруг навострил уши и бросился вперед, махая хвостом.
— Мы приближаемся, — сказал Луи.
— Да, — лаконически отвечал Валентин.
Они скоро доехали до места, где тропинка составляла угол, за которым исчезла ньюфаундлендская собака. Объехав этот угол, французы вдруг очутились перед костром, на котором жарился огромный кусок дичи; два человека, лежа на траве, беззаботно курили, а Цезарь, важно усевшись на задних лапах, не сводил завистливых взоров с жаркого. Эти два человека были Трангуаль Ланек и Курумилла.
При виде друзей французы сошли с лошадей и пошли к индейцам; те со своей стороны встали и поспешили к ним навстречу.
Валентин отвел лошадей к лошадям своих товарищей, надел на них путы, расседлал, дал корма, потом занял место у огня. Эти четыре человека не обменялись ни одним словом.
Через несколько минут Курумилла снял дичь, положил ее на деревянное блюдо возле маисовых лепешек, и каждый своим ножом отрезал себе кусок аппетитной пищи, которая находилась перед ним.
Время от времени, кость или кусок мяса доставался Цезарю, который, сидя сзади как учтивая собака, также обедал. Когда голод был удовлетворен, собеседники закурили трубки и сигары, и Курумилла подбросил новый пук ветвей в огонь, чтобы он не погас.
Настала ночь, но ночь звездная теплых южных стран, исполненная неопределенной мечтательности и неизъяснимого очарования.
Торжественное безмолвие царило над природой, приятный ветерок колебал вершины высоких деревьев с таинственным шелестом. Вдали слышался время от времени хриплый вой волков и шакалов, а тихое журчание невидимого источника дополняло своими величественными звуками грандиозный гимн, который воспевают Богу пустыни тропических стран.
— Ну что? — наконец спросил Трангуаль Ланек.
— Жестокое было сражение, — отвечал Валентин.
— Знаю, — сказал индеец, качая головой, — арока-ны побеждены; я видел как они бежали подобно стае испуганных лис в горы.
— Они сражались за неправое дело, — заметил Курумилла.
— Это наши братья, — с важностью произнес Трангуаль Ланек.
Курумилла склонил голову при этом упреке.
— Тот, кто заставил их вооружиться, умер, — сказал Валентин.
— Хорошо, а брат мой знает ли имя воина, который убил его? — спросил ульмен.
— Знаю, — печально отвечал Валентин.
— Пусть брат мой скажет мне это имя, чтобы я запечатлел его в моем воспоминании.
— Жоан, друг наш, убил этого человека, который не заслуживал пасть под ударами такого храброго воина.
— Это правда! — сказал Курумилла. — Но зачем нашего брата Жоана нет здесь?
— Мои братья не увидят более Жоана, — сказал Валентин прерывающимся голосом, — он остался мертв возле своей жертвы.