Оба вождя обменялись горестными взглядами.
— Это было благородное сердце, — прошептали они тихим и печальным голосом.
— Да, — возразил Валентин, — и верный друг. Наступило молчание. Вдруг оба вождя встали и подошли к своим лошадям, не говоря ни слова.
— Куда идут наши братья? — спросил граф.
— Похоронить храброго воина; тело Жоана не должно быть добычей коршунов, — с важностью отвечал Трангуаль Ланек.
— Пусть мои братья сядут на свои места, — сказал молодой человек тоном кроткого упрека.
Вожди молча сели.
— Неужели Трангуаль Ланек и Курумилла так дурно знают своих бледнолицых братьев, — продолжал Луи, — что оскорбляют их предположением, будто бы они могли оставить без погребения тело друга? Мы похоронили Жоана, прежде чем приехать к нашим братьям.
— Этот долг, который мы хотели исполнить немедленно, помешал нам ранее приехать сюда, — прибавил Валентин.
— Хорошо! — сказал Трангуаль Ланек. — Наши сердца исполнены радости, наши братья истинные друзья.
— Французы не испанцы, — заметил Курумилла с молнией ненависти во взоре.
— Но нас поразило несчастье, — продолжал Луи с горестью, — дон Тадео, наш самый дорогой друг, тот, которого окасы называют Великим Орлом бледнолицых…
— Ну что с ним? — перебил Курумилла.
— Он умер! — сказал Валентин. — Вчера он был убит в сражении.
— Брат мой уверен в этом? — спросил Трангуаль Ланек.
— По крайней мере я так предполагаю, хотя тело его не было найдено.
Ульмен кротко улыбнулся.
— Пусть братья мои утешатся, — сказал он, — Великий Орел белых не умер.
— Вождь это знает? — вскричали с радостью молодые люди.
— Знаю, — отвечал Трангуаль Ланек, — пусть слушают мои братья: Курумилла и я — вожди нашего племени; если наши мнения запрещают нам сражаться за Антинагюэля, то они запрещали нам также поднимать оружие и против нашего народа; друзья наши захотели соединиться с Великим Орлом, и мы предоставили им свободу действовать как они хотят; они хотели защищать друга и были правы; мы позволили им уехать, но после их отъезда мы подумали о молодой бледнолицей девушке и рассудили, что если окасы проиграют сражение, то молодая девушка, по приказанию токи, будет первая отправлена в безопасное место; поэтому мы спрятались в кустарнике на дороге, по которой, по всей вероятности, должны были уехать воины, убегая со своей пленницей. Мы не видали сражения, но шум его достиг нас; очень часто мы готовы были броситься, чтобы умереть с нашими белыми друзьями; сражение продолжалось долго… по своему обыкновению окасы дорого продавали свою жизнь.
— Вы можете по справедливости этим гордиться, вождь, — вскричал Валентин с энтузиазмом, — ваши братья выносили град картечи с героическим мужеством.
— Поэтому их и называют окасами — людьми свободными, — отвечал Трангуаль Ланек. — Вдруг шум, подобный барабанному бою, поразил слух наш и двадцать или тридцать воинов пролетели быстро как ветер перед нами; они везли с собой двух женщин; одна имела вид ехидны, другая была девушка с лазоревыми глазами.
— О! — воскликнул граф с горестью.
— Через несколько минут — продолжал Трангуаль Ланек, — другой отряд воинов, гораздо многочисленнее первого подъехал с равномерной быстротой; им предводительствовал сам Антинагюэль; токи был бледен, покрыт кровью, вероятно, ранен.
— Он точно ранен, — заметил Валентин, — правая рука его разбита; я не знаю, получил ли он другие раны.
— Возле него скакал Великий Орел белых, с обнаженной головой и без оружия.
— Он был ранен? — с живостью спросил Луи.
— Нет, чело его было поднято высоко, лицо его было бледно, но гордо.
— О! Если он не умер, мы его спасем, не правда ли, вожди? — вскричал Валентин.
— Да, брат, мы его спасем.
— Когда же поедем мы по его следам?
— На рассвете… судя по дороге, по которой они ехали, я знаю куда они отправились. Мы хотели спасти дочь, но мы освободим в то же время и отца, — с важностью сказал Трангуаль Ланек.
— Хорошо, вождь, — отвечал Валентин с волнением, — я рад, что вы говорите таким образом; стало быть, не все еще потеряно…
— Далеко не все! — сказал ульмен.
— Теперь, братья, когда мы успокоились, — заметил Луи, — нам не мешает отдохнуть несколько часов, чтобы отправиться в дорогу как можно скорее.
Никто не возразил Луи, и эти железные люди, несмотря на пожиравшее их горе и беспокойство, терзавшее их мысли, завернулись в свои плащи, растянулись на голой земле и через несколько минут спокойно заснули. Один Цезарь охранял безопасность всех.