Дон Тадео оставался безмолвен.
— Ты меня не понимаешь, — возразила куртизанка, — я объяснюсь: эта молодая женщина, которую ты так любишь…
— О! Да, я люблю ее, — перебил Король Мрака, — бедное дитя, в таком ли положении должен был я найти ее!
Красавица улыбнулась с горечью.
— Я похитила ее у тебя.
— Несчастная!
— Я тебя ненавижу и мщу! Я знаю глубокую любовь твою к этой твари: похитить ее у тебя значило поразить тебя в самое сердце, и я ее похитила…
— Злодейка! — закричал дон Тадео с глухим гневом.
— Но это еще не все! — продолжала Красавица, не обращая внимания на восклицания своего врага. — Я изобрела средство расплатиться с тобою сполна.
— Какую еще ужасную гнусность придумало это чудовище? — прошептал дон Тадео, с беспокойством смотря на спящую девушку.
— Антинагюэль, враг твоего рода и твой, влюблен в эту женщину.
— О! — вскричал дон Тадео с ужасом.
— Да, он любит ее, — бесстрастно продолжала Красавица, — и я решилась отдать ее ему; но тогда как вождь захотел воспользоваться правами, которые я дала ему над его пленницей, она вооружилась вдруг кинжалом и угрожала убить себя.
— Благородное дитя! — прошептал дон Тадео с умилением.
— Не правда ли? — сказала Красавица с иронией. — Я сжалилась над ней и так как я хотела не смерти ее, а только бесславия, сегодня вечером я налила ей опиума, который предаст ей беззащитной ласкам Антинагюэля: через час все будет кончено; она сделается любовницей великого токи ароканов. Как ты находишь мое мщение? Достигла ли я моей цели на этот раз? Дон Тадео не отвечал; этот ужасный цинизм в женщине пугал его.
— Ну! — продолжала Красавица насмешливым голосом. — Ты ничего не говоришь?
Король Мрака смотрел на нее с минуту блуждающим взором, потом вдруг захохотал хриплым и судорожным смехом.
— Безумная! Безумная! — вскричал он звучным голосом. — А! Ты отмстила, говоришь ты! Безумная! Ты мать, ты обожаешь свою дочь и холодно, обдуманно замышляешь подобные преступления! Но, стало быть, ты не веришь в Бога? Стало быть, ты не боишься, что Его правосудие поразит тебя? Безумная! Знаешь ли ты, что ты сделала?
— Моя дочь! Ты говорил о моей дочери! Возврати ее мне! Скажи мне где она, и клянусь, я спасу эту женщину! Дочь моя! О, если бы я видела ее!
— Твоя дочь, несчастная! Змея, наполненная ядом, можешь ли ты еще думать о ней после преступлений, которые ты совершила!
— О! Если я отыщу ее, я так буду любить ее, что она простит меня!
— Ты думаешь? — сказал дон Тадео с ужасающей иронией.
— О! Да, дочь не может ненавидеть свою мать! Дон Тадео схватил Красавицу за руку и грубо толкнул ее к груде листьев, на которых спала донна Розарио.
— Спроси у нее сама! — вскричал он громким голосом.
— Ах! — сказала донна Мария с отчаянием. — Что ты говоришь? Что ты говоришь, Тадео?
— Я говорю, несчастная, что это невинное существо, которое ты преследовала как гиена, это бедное дитя, которое ты заставила терпеть невыразимую муку, твоя дочь!.. Твоя дочь, слышишь ли ты?.. Та, которую ты так любишь и которую требуешь от меня так настойчиво!..
Красавица оставалась с минуту неподвижна как бы пораженная громом. Вдруг она захохотала демонским смехом и вскричала:
— Прекрасно сыграно, прекрасно сыграно, дон Тадео! Ей Богу! С секунду я думала, что ты говоришь правду, что эта тварь действительно моя дочь!
— О! — прошептал дон Тадео. — Эта кровожадная женщина не узнает свое дитя, у нее нет сердца, если ничто не говорит ей, что эта несчастная, которую она приносит в жертву своему постыдному мщению, ее дитя!
— Нет, я тебе не верю, это невозможно! Господь не допустил бы такого великого преступления!.. Что-нибудь предупредило бы меня, что это моя дочь.
Красавица бегала взад и вред как хищный зверь, произнося невнятные крики и беспрестанно повторяя глухим голосом:
— Нет! Нет! Это не моя дочь! Бог не допустил бы меня до этого…
Сильное чувство ненависти невольно овладело доном Тадео при виде этой неизмеримой горести; он также хотел мстить.
— Безумная, — сказал он. — Это дитя, которое я похитил у тебя, не имело ли каких-нибудь примет, по которым тебе возможно было бы узнать ее; ты, ее мать, должна это знать.
— Да! Да! — сказала донна Мария тихим и прерывистым голосом. — Сейчас, сейчас…
И, бросившись на колени, она наклонилась к спящей донне Розарио и с живостью сбросила мантилью, покрывавшую ее шею и плечи. Вдруг она испустила отчаянный крик:
— Дитя мое! Это она! Это мое дитя!
Она приметила три черные родинки на правом плече молодой девушки. Вдруг все члены ее задрожали, лицо странно вытянулось, глаза неизмеримо раскрылись и как будто хотели выскочить из своих орбит; она крепко прижала обе руки к груди, испустила глухое хрипение, походившее не рев, и грохнулась на землю с отчаянием, которого невозможно передать.