— Через несколько минут; но к чему этот вопрос? — позвольте спросить.
— Дело в том, — отвечал Валентин, — что друг мой и я возьмемся доставить его, если вы хотите.
Дон Тадео удивленно вскинул брови.
— Как это? — вскричал он. — Что вы хотите сказать? Неужели вы думаете оставить нас?
Печальная улыбка мелькнула на губах молодого человека; надо было храбро приступить к делу, и он не колебался.
— Бог мне свидетель, — сказал он, качая головой, — что самое пламенное мое желание было бы остаться здесь.
— Да, — перебил граф, украдкой бросая невольный взгляд на донну Розарио, которую казалось нисколько не занимал происходивший разговор, — да, мы и то уже слишком долго оставались в вашем очаровательном убежище; эта восхитительная жизнь расслабляет нас; если мы не поторопимся вырваться отсюда теперь же, то никогда не покинем вас…
— Вы должны ехать? — повторил дон Тадео, лицо которого омрачилось, а брови нахмурились. — К чему это?
— Разве вы не знаете, — отвечал Луи, который ободрился при виде беззаботного вида молодой девушки, — что когда мы в первый раз имели счастье встретиться с вами…
— Счастье было для меня, — с живостью перебил дон Тадео.
— Пусть так… мы гонялись тогда за фортуной, — поспешил досказать Валентин, — слава Богу, — прибавил он весело, — слава Богу, теперь наша помощь вам уже не нужна; мы не хотим далее употреблять во зло ваше любезное гостеприимство…
— Это что значит? — вскричал дон Тадео, вставая. — Что вы называете употреблять во зло мое гостеприимство?
— Мы должны ехать, — холодно отвечал Луи.
— О! Я не поверю, чтобы жажда золота побуждала вас оставить меня. Ваши сердца так возвышенны, что эта гнусная страсть никак не могла овладеть ими. А если и так, зачем вы не говорили об этом мне? Слава Богу, я довольно богат и могу дать вам этого презренного металла больше нежели вы могли бы приобрести его в своих безумных поисках.
— Дон Тадео, — отвечал благородно граф, — не жажда золота побуждает нас; расставшись с вами, мы намерены удалиться к пуэльчесам.
Дон Тадео сделал движение удивления.
— Не имейте дурного мнения о нас, — продолжал с жаром молодой человек, — верьте, что если бы важные причины не принуждали нас удалиться, я по крайней мере был бы счастлив остаться с вами; я вас люблю и уважаю как отца.
Дон Тадео с волнением ходил по зале; через несколько минут он остановился перед графом.
— Можете вы объяснить мне эти причины? — спросил он дружелюбно.
Молодая девушка с любопытством приподняла голову.
— Не могу, — отвечал Луи, потупив глаза. Донна Розарио с досадой пожала плечами. Ни один из этих почти незаметных оттенков не ускользал от пытливого взора Валентина.
— Очень хорошо, кабальеро, — возразил дон Тадео с холодным достоинством и оскорбленным тоном, — вы и ваш друг можете поступать, как вам заблагорассудится. Простите мне мои вопросы, но ваше намерение, которое я напрасно стараюсь объяснить себе, разрушает безвозвратно одну драгоценную надежду, осуществление которой составило бы мое счастие; я ошибся, не будем более говорить об этом; не сказал ли Господь: «Раствори настежь дверь твоего дома гостю, который хочет войти, и тому, кто хочет выйти!» Вот мое письмо к дону Грегорио Перальта; когда вы желаете ехать?
— Сию же минуту, — отвечал граф, взяв письмо дрожащей рукой, — друг мой и я, мы имели намерение проститься с вами немедленно после завтрака.
— Да, — подхватил Валентин, который заметил, что его молочный брат, побежденный волнением, не мог продолжать, — мы хотели просить вас принять нашу признательность за дружбу, которую вы удостаивали показывать нам, и уверить вас, что воспоминание о вас всегда будет жить в глубине наших сердец.
— Прощайте же! — сказал с волнением дон Тадео. — Дай Бог, чтобы вы нашли в другом месте то счастье, которое ждало вас здесь!
Валентин поклонился, но ничего не отвечал; слезы душили его, он боялся, что не будет иметь силы исполнить свою последнюю жертву. Граф обернулся к донне Розарио:
— Прощайте, сеньорита! — прошептал он прерывающимся голосом. — Будьте счастливы!
Молодая девушка не отвечала. Он вдруг отвернулся и большими шагами пошел к двери.
Несмотря на всю свою решительность, молодые люди не могли не оглянуться, выходя из дверей, как бы желая приветствовать в последний раз тех, кто был им дорог и кого они оставляли навсегда.
Дон Тадео стоял неподвижно на том же месте. Донна Розарио, потупив взор, продолжала машинально играть ушами собаки. При виде этого жестокого равнодушия безумный гнев уязвил сердце графа.