Донна Мария села за стол и сделала знак Антинагюэлю, который стоял возле нее, сесть напротив. Обед был безмолвен; оба собеседника наблюдали друг за другом.
Для индейского вождя было очевидно, что сестра его, — как он называл донну Марию, — несколько лет вовсе не вспоминавшая о нем, приехала к нему в селение по какой-нибудь важной причине; но он не понимал, какая причина могла принудить женщину, привыкшую к роскоши, предпринять продолжительное и опасное путешествие, чтобы беседовать с индейцем в жалком селении посреди пустыни.
Со своей стороны молодая женщина находилась в сильном беспокойстве: она старалась угадать, сохранила ли еще, несмотря на редкие встречи с Антинагюэлем, ту неограниченную власть, которую прежде имела над этой дикой натурой, которую цивилизация только смягчила, но не укротила; она боялась, чтобы продолжительная разлука не сказалась губительно на их дружбе.
Когда окончился обед, слуга принес матэ[2], этот душистый настой парагвайской травы, которая заменяет чилийцам чай и которую они пьют с таким наслаждением. Две серебряные чашки на филигранном подносе были поданы Марии и вождю; они зажгли маисовые сигары и принялись курить, всасывая трубочкой душистый напиток.
После нескольких минут молчания, которое начинало становиться затруднительным для обоих собеседников, донна Мария, видя, что Антинагюэль занял выжидательную позицию, наконец начала с улыбкой:
— Брат мой вероятно удивился моему внезапному приезду.
— Да, действительно, — отвечал индеец, — Лесная Роза приехала к нам неожиданно, но она всегда у нас дорогая гостья.
И он поклонился.
— Я вижу, — заметила донна Мария, — что брат мой любезен по-прежнему.
— Нет, я люблю мою сестру и рад ее видеть тем более, что так долго был лишен ее присутствия… вот и все.
— Я знаю ваше отношение ко мне; мы вместе провели наше детство; но это было уже давно; вы теперь один из великих вождей, один из самых знаменитых воинов вашей нации, а я по-прежнему осталась бедной женщиной.
— Лесная Роза моя сестра; ее малейшие желания всегда будут священны для меня.
— Благодарю, но оставим этот разговор и поговорим лучше о наших первых летах, так скоро прошедших, увы!
— Вчера не существует более, — сказал вождь.
— Это правда, — отвечала донна Мария со вздохом, — зачем говорить о том времени, которое уже не возвратится?
— Сестра моя возвращается в Чили?
— Нет, я выехала из Сантьяго и намерена несколько времени прожить в Вальдивии; я оставила моих друзей продолжать путь, а сама свернула с пути, чтобы навестить моего брата.
— Да, я знаю, что тот, кого бледнолицые называют генералом Бустаменте, едва излечившись от ужасной раны, отправился в путь месяц тому назад и теперь осматривает провинцию Вальдивию. Я сам намерен скоро побывать в этом городе.
— Там теперь много бледнолицых с юга.
— Между ними нет ли кого-нибудь известного мне?
— Не думаю; впрочем, да! Есть один — дон Тадео, мой муж.
Антинагюэль с удивлением поднял голову.
— Я думал, что он расстрелян? — сказал он.
— Он действительно был расстрелян.
— Каким же это образом он еще жив?
— Он чудом избежал смерти, хотя был опасно ранен.
Донна Мария старалась прочесть на бесстрастном лице индейца, какое впечатление произвело на него это известие.
— Пусть сестра моя слушает, — сказал он через минуту, — дон Тадео еще враг ей, не так ли?
— Более чем прежде.
— Хорошо.
— Мало того, что муж мой низким образом бросил меня и отнял у меня мое дитя, это невинное существо, которое служило мне единственным утешением и помогало мне переносить горести, которые он причинял мне, злодей нанес мне величайшее оскорбление, заведя публично связь с другой женщиной, которую повсюду таскает с собою… она и теперь с ним в Вальдивии.
— А! — сказал вождь с некоторым равнодушием.
Привыкнув к ароканским нравам, позволявшим каждому мужчине иметь столько жен, сколько он может прокормить, Антинагюэль находил поступок дона Тадео весьма естественным. Это не укрылось от донны Марии, и ироническая улыбка сжала ее губы. Она продолжала небрежным тоном, но пристально смотря на индейца:
— Кажется, эту женщину зовут донной Розарио де Мендоз… говорят, что это очаровательное создание…
Это имя, произнесенное донной Марией по-видимому совершенно равнодушно, произвело на Антинагюэля действие громового удара; он вскочил и с пылающим лицом, со сверкающими глазами вскричал:
2
Чилийцы заимствовали
Вот как он приготовляется:
Кладут в чашку чайную ложку парагвайской травы и кусок сахара, немного подожженный на огне; выжимают несколько капель лимонного сока, прибавляют корицы и гвоздики, заливают все это кипятком и вкладывают в чашку серебряную трубочку, толщиною с перо, с маленькими дырочками в нижней части. Через эту-то трубочку всасывают
Чилийцы так привыкли к