— Если чужестранцы приехали от моих друзей, тем больше причин, чтобы я старался быть для них приятным насколько это от меня зависит.
Французы церемонно поклонились и сошли с лошадей. По знаку токи слуги отвели их лошадей в обширные конюшни, находившиеся позади дома.
Глава XXVI
МАТЕРЕУБИЙСТВО
Мы говорили уже несколько раз, что в мирное время ароканы чрезвычайно гостеприимны. Это гостеприимство со стороны воина оказывается просто и дружелюбно; со стороны же вождя оно часто сопровождается необыкновенной пышностью.
Антинагюэль вовсе не был грубым индейцем, привязанным, несмотря ни на что, к обычаям своих отцов, хотя в глубине сердца он ненавидел не только испанцев, но и все другие народы, принадлежащие к белой расе. Полуцивилизованное воспитание, полученное им, развило в нем вкус к удобствам. Многие из чилийских фермеров, даже очень богатых, не могли бы выказать такой роскоши, какую выказывал Антинагюэль, когда прихоти или выгоды побуждали его к тому. В настоящих обстоятельствах он рад был доказать иностранцам, что ароканы вовсе не такие варвары, какими хотели их представить надменные соседи, и что они могли, когда это было необходимо, соперничать с европейцами.
С первого взгляда Антинагюэль узнал, что его гости не испанцы; но с тою осторожностью, которая составляет основание индейского характера, он заключил свои замечания в глубине своего сердца. С самым любезным видом и самым кротким голосом попросил он их войти в его жилище.
Французы последовали за ним. Вождь пригласил их садиться. Слуги положили на стол множество сигар возле прелестного филигранного brasero. Через минуту другие слуги вошли с матэ, которое почтительно подали хозяину и гостям. Тогда каждый молча начал всасывать парагвайскую траву, куря сигару. Законы ароканского гостеприимства требуют, чтобы хозяин не делал гостям никаких вопросов до тех пор, пока те сами не заблагорассудят заговорить. По окончании этой первоначальной операции, Валентин встал.
— Благодарю вас, вождь, — сказал он, — и от себя и от имени своего друга, за ваше радушное гостеприимство.
— Гостеприимство такая обязанность, которую каждый ароканец всегда рад исполнить.
— Но так как я заметил, — продолжал Валентин, — что токи приготовляется к отъезду, то я постараюсь не удерживать его долее.
— Я готов к услугам моих гостей и могу отложить мою поездку на несколько часов.
— Я благодарю вождя за его вежливость, но думаю, что чем скорее он будет свободен, тем лучше для него.
Антинапоэль поклонился.
— Один испанец поручил мне отвезти к вам письмо, вождь, — продолжал Валентин.
— А! — сказал токи странным тоном, устремив внимательный взгляд на молодого человека.
— Это письмо я буду иметь честь вручить вам, — продолжал француз.
И он хотел было вынуть из кармана бумагу, но Антинапоэль остановил его руку, говоря:
— Подождите! — потом, выслав вон служителей, он сказал. — Теперь вы можете дать мне это письмо.
Валентин подал ему письмо. Вождь взял его, внимательно рассмотрел адрес, нерешительно повертел бумагу в руках и подал ее опять молодому человеку.
— Пусть прочтет брат мой, — сказал он, — белые ученее нас, бедных индейцев… они знают все.
Валентин придал своей физиономии самое глупое выражение, какое только было для него возможно.
— Я не могу этого прочесть, — сказал он с замешательством, прекрасно разыгранным.
— Стало быть, брат мой отказывается оказать мне эту услугу? — настаивал Антинагюэль.
— Я не отказываю, вождь, но не могу исполнить вашей просьбы по очень простой причине.
— По какой?
— Я и товарищ мой французы.
— Ну так что ж?
— Мы говорим немножко по-испански, но не умеем читать на этом языке.
— А! — сказал вождь тоном сомнения.
Он сделал несколько шагов, как будто размышляя о чем-то, и прошептал про себя:
— Может быть.
Потом он обратился к французам, которые внешне оставались бесстрастны и равнодушны, и сказал:
— Пусть мои братья подождут с минуту… в моем племени есть человек, понимающий знаки, которые белые чертят на бумаге; я прикажу ему перевести это письмо.
Молодые люди поклонились. Вождь вышел.
— Зачем, — спросил тогда Луи у Валентина, — ты отказался прочесть письмо?
— Право, — отвечал Валентин, — я не сумею тебе объяснить этого; по то, что ты мне сказал о впечатлении, какое этот человек произвел на тебя, произвело и на меня некоторое действие; он не внушает мне никакого доверия, и притом я вовсе не забочусь узнать те тайны, которые впоследствии, может быть, он захотел бы отнять у меня.