— Я понимаю твою преданность и принимаю ее. Разве я теперь не вещь, принадлежащая тебе? Не бойся, чтобы я стал перечить. Но сказать ли тебе? Я боюсь, что все попытки наши будут напрасны и что рано или поздно мы принуждены будем вернуться к последнему средству, которое ты не позволил мне употребить.
— Маловерный! — вскричал Валентин восторженно. — На том пути, по которому мы пойдем, фортуна будет нашей рабою!
Луи не мог удержаться от улыбки.
— Сначала надо еще иметь удачу в том, что предпринимаешь, — сказал он.
— Удача — утешение глупцов; человек сильный действует наверняка.
— Но что же ты хочешь делать?
— Женщина, которую ты любишь, в Америке, не правда ли?
— Я уж говорил тебе об этом несколько раз.
— Ну! В таком случае нам надо ехать туда…
— Но я не знаю даже, в какой части Америки живет она.
— Что за нужда! Новый Свет — страна золота, обитель искателей приключений! Мы составим себе состояние, отыскивая ее. Разве это так неприятно? Скажи мне… ведь эта женщина родилась же где-нибудь?
— Она родом из Чили.
— Хорошо! Стало быть, она возвратилась в Чили; там-то мы и найдем ее.
Луи взглянул на своего молочного брата с почтительным восторгом.
— Как! Ты серьезно сделаешь это, брат? — сказал он взволнованным голосом.
— Не колеблясь.
— Ты бросишь военную карьеру? Я знаю, что через полгода ты будешь произведен в офицеры…
— Я уже не солдат с нынешнего утра; я нашел человека, который заменит меня.
— О! Это невозможно!
— Однако это так.
— Но твоя старая мать, моя кормилица, которой ты единственная опора?
— Из того, что осталось у тебя, мы дадим ей несколько тысяч франков; в соединении с той пенсией, на которую дает мне право крест, этих денег ей будет достаточно на пропитание во время нашего отсутствия.
— О! — вскричал молодой человек. — Я не могу принять такой жертвы, честь запрещает мне это!
— К несчастию, брат, — возразил Валентин тоном, заставившим графа замолчать, — ты не вправе отказать: действуя таким образом, я исполняю священный долг.
— Я тебя не понимаю…
— К чему объяснять?
— Я требую!
— Хорошо! Впрочем, может, это к лучшему. Слушай же: когда, вскормив, мать моя возвратила тебя семье, мой отец вдруг занемог и умер после восьмимесячной болезни, оставив мою мать и меня в глубокой нищете. То немногое, что у нас было, пошло на покупку лекарств и оплату докторов. Мы, конечно, могли бы обратиться к твоему семейству, которое наверно не оставило бы нас; но матушка никак не хотела решиться на это. «Граф де Пребуа-Крансэ сделал для нас более, нежели следовало, — повторяла она, — не надо беспокоить его».
— Напрасно, — сказал Луи.
— Знаю, — сказал Валентин. — Однако голод дал себя знать. Тогда-то ухватился я за разные ремесла, о которых говорил тебе. Однажды на Каирской площади, проглатывая сабли и зажженную паклю при шумных рукоплесканиях толпы, я собирал деньги, как вдруг очутился перед офицером африканских егерей, который глядел на меня с видом добродушия и сожаления, растрогавшим мое сердце. Он увел меня, заставил рассказать мою историю и потребовал, чтобы я сводил его на чердак, в котором жил вместе с матерью. При виде нашей нищеты, старый солдат заплакал; слезы, которые он и не думал удерживать, катились по его загорелым щекам. Луи, этот офицер был твой отец.
— Мой благородный и добрый отец! — вскричал граф, пожимая руку своего молочного брата.
— О! Да, именно благородный и добрый! Он назначил моей матери ежегодное содержание, достаточное для ее пропитания, а меня определил в свой полк. Два года тому назад отец твой был ранен пулею в грудь и умер через два часа, называя меня своим сыном.
— Да, — сказал молодой человек со слезами в голосе, — я это знаю!
— Но ты не знаешь, Луи, что отец твой, умирая, сказал мне. После раны, полученной им, я не оставлял его.
Луи молча пожал руку Валентина. Тот продолжал:
«Валентин, — сказал мне отец твой слабым голосом, прерывавшимся от предсмертного хрипения, потому что агония уже начиналась, — сын мой остается один, он очень молод; у него нет никого, кроме тебя, его молочного брата. Заботься о нем, не оставляй его никогда! Кто знает, что хранит для него будущее! Могу ли я положиться на твое обещание?» Я стал на колени возле твоего отца и, почтительно взяв руку, которую он протянул ко мне, сказал ему: